От всего транспорта осталась маленькая куча обгоревших костей, которые отбросили в сторону. Но даже у этого маленького остатка костей не было покоя. Их выбросили из ямы. […] Они должны были стать пеплом […] в землю брошены. На поверхности этой площадки посадили зелень, чтобы не осталось ни малейшего признака той человеческой жизни.
После совершенного преступления убийцы умыли свои кровавые руки.
[803] Они тоже […] загнаны вся команда в яму […] трагический момент, группу во всем […] загнали внутрь. И так произошло с ними то же самое, что с другими. Это был конец […]
[804] надежды, с которой […] адское пламя и был огромный столб дыма. И они бросали их в огонь, пока они полностью не сгорели и не развалились на части. На следующий день остатки еще раз подожгли. От всего транспорта осталась маленькая куча обгоревших костей, которые сложили в стороне от ямы. Позже их выбросили оттуда, разбросали и прикрыли землей, после чего на выровненной поверхности земли посадили деревья. Не должно было остаться ни малейших следов человеческой жизни. Убийцы умывали свои перепачканные кровью руки.
От сжигаемых человеческих тел воздух во всей округе так пропитался запахом жира, что людям
[805], выходящим из машин, сразу же ударял в нос запах жареного мяса.
Безо всякой паузы падали они […], без малейшего […]
[…] к такой мощной борьбе, как в Варшаве, этом цветущем центре мирового еврейства, доверились липовому волшебнику […]
Как же велик наш позор!
[806] […]
Перевод с немецкого и примечания Павла Поляна
В содрогании от злодейства
Случаи
Когда прибыли транспорты из Бендзина и Сосновца
[807], среди них обнаружился пожилой раввин. Тесный круг людей, все они знали, что их ведут на смерть. Раввин зашел в раздевалку, как и в бункер
[808], с танцем и песней. Он удостоился своей смертью освятить Имя Бога
[809].
Два венгерских еврея
[810] спросили одного еврея из зондеркоммандо: «Должны ли мы говорить „Видуй“
[811]?» Тот ответил, что да. Тогда они достали бутылку водки, выпили «Лехаим!»
[812] с большой радостью. Затем они стали всеми силами уговаривать того зондеркоммандовца, чтобы он выпил с ними. Он почувствовал себя глубоко пристыженным и не хотел пить с ними. Они его не отпускали: «Ты должен отомстить за нашу кровь, ты должен жить, а потому… „Лехаим“?!» и долго ему сочувствовали: «Мы тебя понимаем…» Он выпил. При этом он был столь глубоко тронут, что ужасно расплакался. Он вбежал в большой крематорий и долгие часы плакал там горючими слезами: «Друзья! Достаточно уже сожжено евреев! Давайте мы все восстанем и вместе пойдем на Освящение Имени!»
Была середина лета
[813], привезли 101 человека из венгерской еврейской молодежи на расстрел
[814]. Они разделись догола во дворе крематория II. У всех была выбрита посередине головы полоса, от одной стороны к другой. Затем пришел убийца обершарфюрер Мусфельдт
[815] и приказал, чтобы они перешли на крематорий III. Из ворот одного крематория к другому проходит открытое шоссе длиной в 60 метров. Он выставил всю свою коммандо вдоль шоссе стеречь голых евреев, чтобы не разбежались по дороге. Так их гнали совершенно голыми, как овец, ударяя палками по головам. Погонщиком был сам начальник коммандо
[816] вместе с немцем-капо
[817]. На другом конце их загоняли в маленькую комнатку, били и по одному выталкивали на расстрел.
