В семье говорили на центральном (польском) диалекте идиша. Но религиозный характер полученного образования сказался, как отмечает А. Полонская, в знании Левенталем иврита и правильном написании гебраизмов и арамейских выражений
[875].
В то же время в Варшаве Левенталь тратил на йешиву явно не все свое время. Светские вопросы еврейской жизни, в частности рабочее движение, интересовали его, судя по всему, не меньше. В этом отношении его выдает сама лексика, что встречается на его страницах: «масса» (в смысле народная масса), «класс», «слой», «политическая зрелость», «психология», «сознание», «подсознание», «темперамент», «интеллигентность», «элементы», «профессиональные элементы», «психология» и др. По наблюдению переводчицы, отчасти тут сказалось и влияние немецкого языка, который он, похоже, очень хорошо знал: Оно не только в лексике, почерпнутой, скорее всего, именно из немецкой литературы, но и даже в орфографии и строе предложений.
…Между тем 8 октября 1939 года родной город был переименован из Цеханува в Цихенау, а вся округа — под именем «Бецирк (район) Цихенау» — была присоединена к Рейху, к Восточной Пруссии
[876]. В 1940 году город перешел из сферы военного управления в гражданское. Его комендантом стал Рот, организовавший еврейское гетто в центре города.
Впрочем, из перспективы Генерал-губернаторства как части бывшей Польши, не включенной в Рейх, эта «неогерманская» территория ложно казалась похожей на рай. Вот что писал об этом в начале июня 1941 года Эммануэль Рингельблюм, историк польского еврейства, архивариус и хронист Варшавского гетто:
«Продолжается исход из Варшавы. Люди уезжают на машинах и телегах. Некоторые из них отправляются в Рейх, в Цеханув, например, где жить хорошо и даже можно скопить кое-что из заработанных в день трех марок. В гетто они получают документы о том, что освобождены от принудительного труда, и затем едут на свои новые места жительства в Рейхе»
[877]
Разве не рай?..
Но после нападения Германии на СССР отношение к евреям радикализировалось и в этом «раю»: начались первые депортации
[878].
Пожалуй, главной «привилегией» евреев бецирка Цихенау
[879] было то, что систематические «акции», то есть мероприятия по их тотальному уничтожению, начались «только» поздней осенью 1942 года — одновременно с «Бецирком Белосток», откуда депортировали, например, Градовского, но ощутимо позже, нежели в других частях бывшей Польши.
1 ноября 1942 года был издан приказ о том, что назавтра все цеханувские евреи должны покинуть свой город. Правда, по ходатайству немцев, у которых работали «нужные» евреи, власти добавили еще пять дней для того, чтобы предприниматели могли найти замену на их освобождающиеся рабочие места.
Второй отсрочки уже не было, и 6 ноября депортация евреев из Цеханува началась — с первой партией из города выслали 1800 евреев. Второй и последний эшелон с евреями покинул город 7 ноября. В нем был и Залман Левенталь.
Одним из мест транзитной концентрации евреев из бецирка Цихенау являлось гетто города Млава к востоку от Цихенау. Четыре тысячи млавских евреев были депортированы еще за два года до описываемых событий — в декабре 1940 года
[880]. После этого их разоренное гетто служило целям холокостного транзита, в том числе и из Цеханува: но в конце ноября млавское гетто было занято евреями из Макова-Мазовецкого, среди которых был и Лейб Лангфус. Поэтому Левенталь и последний эшелон из Цеханува оказались в другом месте — в большом пересыльном лагере-крепости, что в городке Малкиния-Гурна к востоку от Млавы.
И уже из Малкинии, спустя несколько недель, их эшелоны проследовали, но не на восток, в Треблинку
[881], а на юг, в Аушвиц. И снова Левенталь был среди земляков в числе самых последних: «его» эшелон с 2500 евреями в запечатанных вагонах отправили 7 декабря. А 10 декабря, после трех дней ужасной езды в тесноте и неизвестности, он прибыл на конечную станцию для своего «окончательного решения» — на рампу базового лагеря Аушвиц-1. Из 2500 человек селекцию прошли только мужчины — 524 человека
[882], среди них и Залман Левенталь
[883].
Он сразу же попал в «зондеркоммандо», обслуживавшую бункер (газовые камеры и крематории II и III еще не были пущены в строй). Видевший его в это время Дов Пайсикович вспоминал, что Левенталь выглядел старше своих лет и ходил какой-то странной, кривой походкой. В бараке «зондеркоммандо» он, вероятно, был штубендинстом, то есть дневальным, что избавляло его от самых тяжелых работ
[884].
Оказавшись в одном бараке с Лангфусом, маковским магидом, Левенталь проводит между ним — с его продиктованными верой ответами на любые вопросы — и собой отчетливую черту:
«Тут остался только [-] один даян, образованный человек [-] быть с ним, но далёк от понимания всего дела просто из-за его позиций, которые всегда держатся в рамках еврейского закона».
В истории концлагеря Аушвица выходцы из Цеханува знамениты именно в связи с восстанием «зондеркоммандо», причем особенно героической предстает фигура землячки Левенталя Розы Роботы
[885].
2
Обнаруженные после войны два схрона с текстами, принадлежащими Левенталю, содержат твердые факты и твердые даты и помогают лучше понять не только фактографию Холокоста, но и характер их автора. Главный из текстов, — бесспорно, «Заметки», охватывающие период с ноября 1942 по 10 октября 1944 гг. В отличие от «Заметок», комментарий Левенталя к рукописи из Лодзинского гетто чрезвычайно поспешен: он писался в ночь с 15 на 16 августа 1944 года (видимо, накануне в вещах отправленных на газацию жертв из Лодзинского гетто и были найдены записки Хиршберга). Обе эти рукописи были обнаружены в 1962 году, и обе — возле крематория III, где Левенталь в свое время работал.
