[…] но […] в 5 часов, после нескольких часов стояния, СС и полиция стали выводить […] громкий циничный смех с […] бросали людей […]
[…] из вагонов смертельные удары. Удары […] ломали руки и ноги […] были завезены […] целые семьи […] картина была […] детей, которых они не нашли […] до завтра […] пока возили транспорты […].
[…] которые не […] были просто больны […] и один за другим еще […] на глазах […] были брошены в туалеты […] люди […] смотрели на выезд […] теперь был […] были посланы назад […] Ойшвиц нас […] другие […]
<Селекция в Аушвице>
[…] это […] когда транспорт […] пришел […] мы […] собирать умерших в пути и […] снова собрать все сумки […] и чемоданы, которые у евреев были с собой […] все сумки и потом […] транспорт был отвезен […] упаковали […] сумки с одеждой […] потом […] отвезли в Германию. Когда мы пришли, […] мы в конце тоже наткнулись на еврейскую командо […], команду
[908], в лагере ее называли Канада […] они все понимали […] были […]
[…] встретил на рампе, чтобы отчистить […] могут выбрать оставшиеся […], которых потом отослали в Германию под […] команда […] чисто еврейская […] их спросили, что тут происходит […] быть расстрелянными […] нас уже […] СС. […]
[…] стоят […] хефтлинги
[909], […] СС-овцы, которые очень вежливо помогают слабым женщинам и детям забраться в кузов машины
[910] […] хочешь что-то […] напрасно […] ничего не узнать […] невинные еврейские жертвы […] на тех же машинах погружают людей […]
<В бараке «зондеркоммандо»>
были расстреляны […] не могли себе представить что […] нас привели […] завели нас в […] блок […]
[911] […]. На следующее утро […]
[…] мы начали осматриваться, смотреть, с кем мы остались, кто был и кто есть, кто в небесной командо
[912] и кто ещё остался тут. И, само собой разумеется, которые остались только второсортные, более жалкие, горстка еврейчиков. Все, кто получше, благороднее, тихо ушёл, не смог выдержать […]? Когда в 43 поставили крематории номер IV и V
[913], началась новая эпоха в нашей жизни, если это можно назвать жизнью […] особенно нашей команды […] трагедия […] вся механическая работа с помощью […] люди так […] людей быстрее раздеваться и гнать в бункер, и при этом различные, совсем радикальные на всё […] оскорбительные и грязные.
[…] что нас записывают на […] может, которые ещё живы и еще позволяют себе […] а потом оттуда выйти на свободу и, может быть, будут ещё проповедовать, что им полагается ещё […] и почёт потому, что они за это время так много страдали и выдержали […] понятно […] напомнить сделанные ими в лагере дела, видя, как ради порции хлеба каждый мелкий бригадир убивал человека, чтобы его […] и на счету десятки […] лагеря они держались […], а было время в этом самом лагере в годы 41–42, когда каждый человек, прямо каждый, кто жил дольше двух недель, думал, что он живёт уже за счёт других жертв […] других людей или что он забирает у них […]
через голову он упал мертвым. Это было общее правило лагеря. Это была ежедневная лагерная жизнь. Каждый день — тысячи убитых, без какого бы то ни было преувеличения. Прямо тысячи — и это руками самих хефтлингов […] были также среди поляков так же как павшие, так и […] который только мог держать палку
[914] в руке, тот жил. Вот все эти происшествия должны мы, оставшиеся в живых, скорее […] оставить для других, потому что это […] но потому, что случилось […] не знают […] лучше […] это никто не знает. У них не будет, потому что все […] даже самую ничтожную малость забирают […] землей […] сверху […] возможно […] знать.
<Работа «зондеркоммандо»>
[…] отделённые от людей, ни с кем не встретились […] только постоянно […] впервые пришли в лесок, где […] тогда были бункера, известный мироубийца обершарфюрер Мол
[915] держал речь […] не виноват, приказ есть приказ […] но как трагически […] подошли ближе […] его самые близкие и семья, кто […] жену и […] барышень девушек […]
[…] зондеркоммандо загнали […] и было невозможно вывернуться под угрозой расстрела. Если просто обернешься […] стали загонять остатки людей из барака в бункер, отравили их газом под те же крики и вопли, как ночью. Как трагична и ужасна была картина, когда позже оказалось, что те же люди, которые вытаскивали мертвые тела и сжигали […], понимают, что они ещё оставили в бараках своих самых близких, их семьи, кто отца, кто жену и детей.
Как оказалось позже, когда приступили к работе, по ходу которой каждый узнавал свою семью, потому что командо в тот день снова была создана из людей, которые только что прибыли с транспортом и их сразу повели на работу
[916]. Так погибли все наши земляки, вся наша община, наш город, наши любимые родители, жены, дети, сестры, братья. 10.12.1942
[917] поздно вечером, остальные утром.
