Я попрошу вас об одной услуге. Я жил тут общей жизнью с товарищем из моего транспорта, французским евреем, изготовителем и торговцем мехами из ТУЛУЗЫ под именем Давид LAHANA, мы договорились с ним передавать новости друг о друге семьям каждого, в случае кончины одного из нас, и так как, по скорбному несчастью, он ушел прежде меня, то мне нужно дать знать его семье через вас, что его жена, мадам ЛАХАНА, умерла через три недели после нашего прибытия (она доехала живой в наш лагерь с тридцатью другими француженками, которые все уже мертвы), а сам он уехал на транспорте из двухсот человек, все из зондер коммандо, 24 февраля 1944 в Люблин, где их уничтожили несколько дней спустя
[1037].
Давид был ангелом, несравненным товарищем, скажите его семье, что он все время думал о своих двоих сыновьях с исключительной отцовской любовью, думая, естественно, что они спаслись в Испании, также о своей матери, как и о своих сестрах и зятьях. Он всегда повторял в тоске «Боже Милостивый, Боже Милостивый, за что мне столько страданий, сжалься, сжалься…», а я его утешал, он не знал ни немецкого, ни польского, ни идиша, и поэтому все время оказывался в плохом положении, откуда я его выручил, но я не мог спасти его от транспорта, Бог мне свидетель. Напишите же письмо этой семье, несомненно, достаточно хорошо известной в Тулузе, чтобы дать о ней справку, или другим способом, зятья BABANI (если я не ошибаюсь) держат магазин шелка и китайских товаров на бульваре Мальзерб
[1038], попробуйте же найти его через них.
Я прошу вас никогда не забывать добро и поддержку наших друзей, которые помогали вам в мое отсутствие, таких как Martinelli, Vanhems и других, если они есть, не забывайте, что, если вы живы, то это благодаря Богу и им. К сожалению, мне ничего не остается, как только выразить мою искреннюю благодарность и наилучшие пожелания: провидение внемлет желаниям, которые человек высказывает перед смертью.
Мое письмо подходит к концу, как и отпущенное мне время, и я говорю вам последнее: прощайте навсегда, это последний привет. Я обнимаю вас очень сильно в последний раз, и я прошу вас еще раз верить мне, что я ухожу весело, зная, что вы живы и что наш враг проиграл. Возможно даже, что из истории «Зондеркоммандо» вы узнаете точный день моего конца
[1039]: я нахожусь в последней команде из 204 человек, в настоящий момент усиленно ликвидируют Крематорий III
[1040], где я нахожусь, и говорят о нашей собственной ликвидации в течение этой недели.
Извините меня за мой нескладный текст и за мой французский язык, если бы вы знали, в каких обстоятельствах я пишу.
Пусть извинят меня также и все мои друзья, которых я не называю из-за недостатка места
[1041], с которыми я прощаюсь со всеми сразу, говоря им: отомстите за наших невинных братьев и сестер, павших на эшафоте!
Прощайте, моя дорогая жена и моя любимая Симона, исполните мои заветы и живите в мире
[1042], и да хранит вас Бог.
Тысяча поцелуев от вашего мужа и отца.
P. S. По получении этого письма прошу вас сообщить г-же Germaine COHEN, Union Bank в Салониках (Греция), что ее Леон
[1043] разделяет мою судьбу, как он делил и мои страдания, он всех обнимает и особенно рекомендует Билла своей жене. Даниэль и Лили также давно мертвы, адвокат YACOEL и его семья погибли месяц назад.
Перевод с французского Алины Полонской
Примечания Павла Поляна и Алины Полонской
Марсель Наджари: «мне не удастся отомстить так, как я хочу, и как знаю…»
Салоники: греко-еврейское детство
Салоники — город с крупнейшей в довоенной Греции еврейской общиной — в 56 тысяч членов
[1044]. Стоит пояснить, что многие ее пожилые члены даже не говорили по-гречески — город перестал быть турецким относительно недавно, в 1912 году, после победы Греции над Турцией. С экономической точки зрения победа эта принесла многим одни убытки, ибо граница ощетинилась таможенными рогатками и лишила ремесленников и торговцев всех прелестей внутреннего османского рынка.
16–18 августа 1917 года в городе случился сильнейший, хотя и необычайно странный пожар: еврейский квартал в центре города выгорел почти полностью. Погорельцам было предложено временное размещение в специальных лагерях на окраине города. Строиться заново на старых участках не разрешили — из-за подготовки, но еще не готовности новой планировки города, чем, не торопясь, занимался один французский архитектор. От владельцев земли требовались инвестиции в новую общегородскую инфраструктуру. А через несколько лет — в 1921–1922 гг. — через Салоники прокатил вал переселенцев имени Лозаннского соглашения о взаимообмене населением: турок из Греции, в частности, из Салоник, — выпихивали коленом под зад в Турцию, а греков из Турции — коленом под зад в Грецию, в частности, в Салоники. Греческое правительство почти и не скрывало свою заинтересованность в том, чтобы старый еврейский квартал возрождался уже не еврейским, а греческим.
Те евреи, кто пораньше и поверней уловил все эти намеки власти, начали уезжать из города и страны, распродавая имущество. Но семья Марселя Наджари
[1045] — отец (Абрахам Наджари, родом из Стамбула), мать (Лоуна Пелозоф), сестра Нелли (старше его на два года) и он сам — проживали в Салониках в собственном доме на Итальянской, 9, и дом этот не сгорел. Неподалеку, на Итальянской 55, жили Леоны.
Марсель родился 1 января 1917 года еще греческим, а не турецким евреем. Согласно документам, он был даже не Марселем, а Эммануилом, или, по-гречески, Манолисом. После средней школы учился во французской (по другим сведениям — франко-немецкой) школе «Алтсех», одной из лучших в Салониках, но склонность и талант имел к рисованию.
А еще он обожал море и с упоением занимался в яхт-клубе. Но главной его и на всю жизнь его особенностью были исключительный оптимизм и постоянная готовность шутить и смешить тех, кто его окружал. Известно, что даже в Аушвице он не перестал это делать и уморительно пародировал эсэсовцев.
