Далее текст записных книжек делится на две части. В первой описывается переселение семьи автора из Лунны в Колбасин, вплоть до погрузки в вагоны поезда, отправляющегося в Аушвиц. Во второй — описание дороги и самых первых дней пребывания в концлагере. Записки обрываются вскоре после того, как автора зачислили в члены «зондеркоммандо»
[584].
Второй текст Градовского — «В сердцевине ада»
[585] — состоит из трех глав: «Лунная ночь», «Чешский транспорт» и «Расставание»
[586]. Каждая посвящена явлениям или событиям, потрясшим Градовского. О таком вечном «событии», как луна, еще будет сказано ниже, два же других — это ликвидация 8 марта 1944 года так называемого семейного лагеря чехословацких евреев, прибывших в Аушвиц из Терезина (Терезиенштадта) ровно за полгода до этого, и очередная селекция внутри «зондеркоммандо», проведенная 24 февраля 1944 года
[587].
На первый взгляд, странно, что среди ключевых событий нет ни одного, относящегося к 1943 году. Как и то, что в число таких событий не попала самое яркое — массовая ликвидация венгерских евреев. Но почему, собственно, странно? Ведь речь идет главным образом о внутренних кульминациях индивидуального восприятия Градовского. И потом: разве у нас на руках полный, завизированный автором корпус всех текстов Градовского?
Все три главы «В сердцевине ада» начинаются практически одинаково — с обращения к «Дорогому читателю»
[588] и со скорбного перечисления автором своих близких, уничтоженных немцами (иногда они начинаются с упоминания матери, иногда с упоминания жены)
[589]. Дважды повторяется и адрес нью-йоркского дяди Градовского. Это придает каждой главке, с одной стороны, некоторую автономность, а с другой — имеет и литературно-композиционный смысл, ибо исполняет роль как бы рефрена, скрепляющего все части воедино.
Какова хронология создания всех трех текстов? Самый ранний из них — «Дорога в ад» — был написан (или завершен?) спустя 10 месяцев после прибытия Градовского в Аушвиц, то есть в октябре 1943 года. Нет сомнений в том, что тогда же соответствующая записная книжка и была впервые спрятана в земле. Но, скорее всего, Градовскому пришлось ее выкопать и перезахоронить вместе с самым поздним их трех текстов — «Письмом к потомкам», датированным с точностью до дня: 6 сентября 1944 года. Датировке поддается и «В сердцевине ада», причем выясняется, что первой была написана ее третья глава («Расставание»), посвященная селекции «зондеркоммандо»: 15-месячный срок со времени прибытия в Аушвиц указывает на апрель, а 16-месячный, маркирующий главу «Чешский транспорт», — на май 1944 года. Недатированной (и, по-видимому, сознательно не датируемой) остается лишь первая глава — «Лунная ночь», но все же представляется, что она написана позже двух последующих глав, то есть летом 1944 года. Ее зачин стилистически приближается к «Письму из ада». Возможно, «Лунную ночь» Градовский писал в конце августа или в начале сентября 1944 года, когда обдумывал и композицию всей вещи.
Основание для такого предположения, однако, более чем зыбкое — попытка реконструкции фаз душевного состояния Градовского. Он и сам запечатлел тот первый шок, который пережил сразу же по прибытии в лагерный барак, когда он узнал и, главное, осознал ту горькую правду, что его любимых убили, что их уже нет в живых и что его самого пощадили лишь для того, чтобы заставить ассистировать убийству сотен тысяч других евреев — таких же точно, как он сам и его семья!
[590]
В этот момент человек еще не член «зондеркоммандо»: он может и сам довершить селекцию, сам отрешиться от жизни и присоединиться к своим близким. Несколько таких случаев известны (люди даже сами бросались в огонь!), но то были единицы — против почти двух тысяч подписавших этот контракт с дьяволом в своей душе.
Что же заставляло большинство так хотеть жить? Ведь мгновенная смерть враз прекращала и сатанинский физический труд, и нравственные мучения, и ответственность?!..
И все-таки верх брали непреодолимое желание жить и почти иррациональная воля (точнее, полуволя-полунадежда) выжить — в результате какого-нибудь чуда, например
[591]. Цена этого выбора была высокой: уровень человеческого в «зондеркоммандо» был отрицательным или нулевым. Почти все уцелевшие вспоминали, что они становились бездушными роботами и что без этого автоматизма выжить они бы не смогли
[592].
Это заторможенное состояние во многом сродни душевной болезни, — отсюда и некоторые опасения в психической нормальности Градовского, возникавшие в связи с самой ранней из трех глав — с «Расставанием»
[593]. Опасения, как нам представляется, в его случае напрасные: интеллектуальным ли усилием, или как-то иначе, но он явно избежал и сумасшествия, и пресловутой стадии «робота», — в противном случае он едва ли смог бы взяться за свои записки.
