Последовала продолжительная пауза, в которой ни один из супругов не произнес ни слова.
Потом раздался голос Вероники, звучал он совсем тихо и виновато:
– Прости меня.
Супруг ее молчал.
– Ну прости! Слышишь? Я случайно!
– Еще один раз ты так случайно оговоришься, и нам с тобой хана! Ты хоть это понимаешь?
– Понимаю.
– А если понимаешь, что мы с тобой в одной связке и друг без друга пропадем, изволь объяснить, что ты делала вчера ночью у нас в саду? И как получилось, что на грядке вместо капусты проросла твоя пуговица?
– Я не знаю.
– Лжешь! И капуста на грядке вся в месиво превратилась тоже не сама по себе. Если бы эта девчонка на нее просто бы свалилась, как ты мне это описала, то она бы в одном месте свалилась, а не все кочаны на шести метрах подавила. А там все выглядело так, словно бы она сражалась не за страх, а за жизнь!
– Ты же ее видел! Она была вся чистенькая! И умерла она совсем не в драке! Она от наркоты двинулась. И вообще, может, это ты!
– Что я?
– Может, это ты надел мою рубашку и отправился в ней убивать эту девицу! Ведь я ее тоже узнала! Это же Алина! Или как вы ее между собой с Павлом называли – Алинка-Малинка! Дочка Павла!
– Заткнись, дура! Не смей даже произносить эти имена вслух! Стоит кому-нибудь услышать, мы пропали! Или ты забыла, зачем мы тут хоронимся от всего мира? Почему до сих пор ни с кем из соседей близкого знакомства не свели? Почему сидим, словно два паука в банке!
– Лучше уж в банке, чем на нарах. Или на пере у твоих бывших друзей-подельничков, которых ты, Тришенька, кинул!
– Нинка, заткнись!
– Кинул, кинул, – издевательски продолжала его супруга. – И меня подставил! Да так все хитро устроил, что теперь мне с тобой один путь. Куда ты, туда и я. Не могу я тебя заложить, душа ты моя сердечная, без того, чтобы самой не вляпаться по самые уши!
– Вот ты и молчи!
– Я и молчу. А девчонку я не убивала. И понятия не имею, кто это сделал.
– Точно?
– Клянусь тебе!
– Но я ее тоже не убивал.
Последовала долгая пауза.
Затем мужчина мрачно произнес:
– И тогда получается, что это нам с тобой весточка пришла.
– Весточка? И о чем же эта весточка?
– О чем, не знаю, но отправили ее мои друзья-подельнички, как ты их звать-величать изволила. От имени Павла.
– Нет, это не они.
– Почему ты так думаешь?
– Если бы они узнали, что мы еще живы, и узнали бы, где мы прячемся, то они бы не труп Малинки к нашему порогу подкинули, а нас самих бы на этом пороге оставили. В точно таком же состоянии.
– Да, ты права. Разве что они с нами поиграть вздумали?
– Это не про них! Эти люди простые, и повадки у них такие же. Они бы попросту пришли к нам, выпытали, куда мы деньги дели, а потом бы расправились с нами. Малинку убивать им зачем? Она всегда с ними заодно была. Она же дочь Павла. А наш Буденный у них главным был.
– Мы тут уже целый год отсиживаемся, откуда нам знать, что у наших друзей делается. Может, Малинка дорожку кому-нибудь перешла, вот с ней и расправились.
– Она всегда употребляла без всякой меры. А с годами представляю, что с ней стало. Передоз у нее, от него она и коньки двинула.
– Непохожа она на наркоманку. Выглядит хорошо и одета тоже опрятно.
– Подлечилась, должно быть. А только бывших наркоманов не бывает. Поманили ее какой-нибудь дрянью, она и повелась. От жадности или с непривычки хватанула больше нужного, вот и исход.
– Да, но как она оказалась у нас?
Последовала новая пауза, потом женщина произнесла:
– Принесли ее ночью.
– Кто?
– Не знаю. Люди. На дорожке, где у нас на этот случай земелька каждый вечер рыхлится, я следы чужие видела.
– Почему же мне неправду сказала? Зачем соврала, что Малинка к нам на грядку с капустой из-за соседского забора свалилась?
Последовала продолжительная пауза, после которой женщина все же ответила:
– Грядку я вчера с капустой случайно испортила. Упала, пока поднималась, еще несколько раз упала. Тогда же и пуговицу, наверное, потеряла. Пьяная была.
– Ты же больше не пьешь! – ахнул мужской голос. – Ты же в завязке.
– Это ты так думаешь. А я давно развязалась. Невтерпеж мне тут в этой норе с тобой сидеть. Днем еще ничего, а к ночи такая тоска берет, что хоть вой. Ты храпишь, а я за бутылку. Так мы с моей подружкой-поллитрушкой ночи и коротаем.
– Никогда бы не подумал. Час от часу не легче. Нина, ты снова пьешь? Ты же нам все дело загубишь!
– Вероникой меня зови, – устало произнесла женщина. – Знала, что ты на меня из-за этой капусты злой будешь. А если про водку узнаешь, еще сильней обозлишься. Вот я и придумала, как мне на Малинку испорченную капусту свалить.
– Вот ты дура-баба! Тут такие дела, до капусты ли теперь. Но ты мне вот что скажи, ты следы у нас на дорожке и впрямь видела?
– Да. Много следов. И от калитки, и обратно. Как минимум два человека ее несли.
– Может, просто кто-то к нам заглянул?
– Среди ночи? И потом, следы сначала глубоко отпечатались на песке, а обратно этим двоим уже гораздо легче было идти. Почему? Потому что свой груз они уже пронесли и у нас на участке оставили. Кстати, тот второй, что последним шел, тот может оказаться женщиной, ножка у него где-то тридцать седьмого размера, так я прикидываю.
– Но кто эти люди? И почему они ее принесли именно к нам? Это ты мне можешь объяснить?
– Карма.
– Что? Кто это такая?
– Не кто, а что. Карма – это энергетический долг человека перед Вселенной.
– Не понимаю я тебя. Проще скажи.
– У нас с Малинкой незакрытое дельце оставалось, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. А теперь ее убили, возможно, что даже не ты это сделал или сама она умерла, но наше говно к нашему же берегу и прибило.
– А-а-а… Понял. Типа, случайность произошла?
– Думай как тебе нравится.
Но Михаил заявил, что все это ему совершенно не нравится. И что будь его воля, то он бы уже сегодня паковал вещи и ехал бы в чужие края, подальше отсюда.
– Раньше надо было, сейчас это невозможно. Если уедем, автоматически попадем под подозрение. Смерть Малинки все карты нам с тобой спутала.
– И что же делать?
– Ничего. Будем жить, как жили. Только вдвое внимательней по сторонам смотреть и втрое усердней слушать.
