— А клятвы брачные? Таковые вообще есть?
— Есть. Но это все — спектакль для гостей. Невеста при этом сокрыта от всех глаз белым плащом.
— Как плащом?
— Так. А под ним на ней надет наряд, что-то вроде нашего национального, только белый.
— Значит, клятвы для вас ничего не значат? Чтобы пожениться, достаточно раздеть и искупать свою невесту?
— Да. Либо так, либо по законам жениха, если они отличны от наших.
— То есть, мы могли пожениться двумя способами?
— Угу.
— А почему ты не сказала мне?
— Ты не спрашивал.
— Глупо все это, Эста. И не законно. Кто тогда должен был ее мыть?
— Ты, Урджин. Как женатый мужчина ты должен был взять на себя ответственность и искупать ее.
— Я? Но как я мог?
— В этот момент ты словно становишься для нее отцом. Она твой ребенок, и ты должен помочь ей.
— Надо же. Ну и традиции…
Эста вновь засмеялась.
— Ну что еще? — спросил Урджин.
— А то, что моя сестра умудрилась женить на себе Камилли. Она могла попросить тебя помочь ей, но не сделала этого. Она ругала его, но все же пошла на это вместе с ним!
— Может, она не предала этому значения, посчитав, что обряд этот все равно не будет законным, ведь Камилли не знал, на что шел.
— Конечно, она ничего ему не скажет, и на этом инцидент будет исчерпан. Но все-таки смешно получается. Назефри как будто вышла замуж…
— Пусть сами разбираются. Нам туда лучше не лезть. Ха! Камилли женился! — снова расхохотался Урджин.
Назефри упала, не дойдя до берега. Слезы струились по ее щекам. Все просто. Все четко.
Она знала, что в жизни своей никогда не сможет выйти замуж, не говоря уже о том, чтобы завести своего ребенка. Кто захочет жениться на порченой девице? Никто.
— Жалость к себе — не самое лучшее чувство.
Назефри обернулась и увидела Камилли, стоящего за ее спиной.
— Оставь меня.
— Я никуда не уйду.
Он спокойно присел за ее спиной, и, обвив руки вокруг ее талии, подтянул к себе. Назефри не сопротивлялась. Ей стало вдруг так же тепло, как и этим утром, когда он лежал рядом с ней на кровати. И в этом омуте ей было все равно, что прилично, а что нет. Она уткнулась мокрым лицом в его шею и еще долго ревела, пока, наконец, сил даже на слезы не осталось.
— Я должна тебе кое-что рассказать, Камилли, — зашептала Назефри. — По олманской традиции, мужчина, раздевший и искупавший незамужнюю женщину, становится ее мужем.
Вопреки ожиданиям Назефри, Камилли ничего не ответил, и даже не шелохнулся.
— Ты должен об этом знать. Эста и Урджин никому не расскажут, это понятно. И тебе не следует это вспоминать.
— Ты хочешь сказать, что я, сам того не зная, женился на тебе?
— Нет, не женился.
— Почему?
— Ты ведь не знал, на что идешь, и сделал это потому, что хотел мне помочь.
— То есть, если бы я сознательно это сделал, наш брак мог бы считаться законным?
— Вполне. Но ты не знал, потому никакими обязательствами со мной не связан.
— Ты даешь мне развод?
— Можно сказать и так.
— Тогда почему ты, зная об этом, позволила мне искупать себя?
— Я не хотела, чтобы это сделал Урджин.
— То есть, ты хотела, чтобы купал тебя все-таки я, прекрасно понимая, что в результате выйдешь за меня замуж?
— Ты ничего не понял.
— Возможно. Но сейчас я устал и хочу спать, так что давай поговорим об этом в другой раз.
— Другого раза не будет, Камилли. Это все, что я хотела тебе сказать.
Глава 24
Время тянулось медленно. Силы постепенно возвращались к Назефри, и с каждым днем она ходила все лучше и лучше. Эста попросила у нее прощения, и Назефри, конечно же, простила сестру.
Урджин и Эста большую часть времени загадочно переглядывались друг с другом, но все же помалкивали. Не нужно было быть медиумом, чтобы увидеть, как Камилли постоянно наблюдал за Назефри. Он всегда знал, где она и что делает, в какую сторону побрела от дома и как далеко зашла, когда ела в последний раз и что именно. Эста чувствовала, как колебалась энергия Назефри, когда Камилли подходил к сестре слишком близко, и как усиливалось их обоюдное поле в этот момент. А еще она любила наблюдать за тем, как они засыпают. Не важно, в какой позе Камилли ложился спать возле Назефри, просыпались они неизменно вместе, обнявшись настолько крепко, будто вокруг было неимоверно холодно.
Уже на второй день после пробуждения Эсты, Назефри заметила, как женатая пара, уйдя в лес за дровами, спокойно вернулась через несколько часов без дров. Затем девушка обратила внимание, что несколько дней подряд Урджин с Эстой под утро вместе покидали домик и возвращались только после восхода солнца. У них всегда было хорошее настроение после таких вылазок, и Назефри искренне завидовала им: порой люди даже не замечают, что на самом деле счастливы. Она верила, что у Эсты, несмотря ни на что, все, в конце концов, закончится хорошо.
Эста таких надежд не питала, и на то были свои причины. Каким бы нежным или наоборот, необузданным ни был Урджин рядом с ней, он никогда ничего не говорил ей о своей любви. Даже в минуты, когда его наслаждение было самым ярким, он никогда не говорил о своей любви к ней. Хотя, насколько просто было бы произнести одно лишь слово "любимая". О большем она и не просила. Не нужно признаний, просто "любимая", и Эста станет самой счастливой женщиной во Вселенной. Но он не говорил ничего. "Малыш", "Эста", "мне так хорошо с тобой", "ты сводишь меня с ума". Все это она уже слышала, а вот "я люблю тебя" потерялось где-то по дороге к его сердцу. Не любит или боится сказать, так же как и она? "Время покажет", — думала Эста и возвращалась к другим, более обыденным мыслям.
Дни сменяли друг друга, и каждую ночь Камилли мучила одна и та же болезнь. Стоило ему сильнее прижаться к Назефри, как она начинала шевелиться во сне, вызывая в нем непреодолимое желание разбудить ее и заняться с ней любовью прямо посреди ночи, в присутствие двух спящих на соседней кровати свидетелей.
Первые несколько дней он довольно быстро мог поставить себя на место и унять эту непрошенную похоть. Но каждую ночь все повторялось вновь, и для борьбы с собой он уже был вынужден выходить на несколько минут на улицу.
Камилли не знал, что Назефри просыпалась в тот момент, когда он выскальзывал из-под одеяла и оставлял ее одну. По наивности, она полагала, что он ходил справлять нужду, однако в одну ночь все изменилось, и это стало для нее настоящим испытанием.
