— Ты со мной часто болтаешь? — заинтересовался Карабас.
— Бывает, — неопределённо сказал Неуловимый. — Да это неважно. Короче, я скажу собаке всё что нужно, а потом сделаю чик-чик.
— Перескажешь всю историю? — не понял раввин.
— Только главное. Приходил Неуловимый Джо, просил на несколько дней притормозить с Мальвиной и Пьеро. Ему это очень, очень нужно. Этого хватит? Ты поверишь?
— Пожалуй, поверю, — прикинул Карабас. — А что, у тебя это единственный способ коммуникации?
— Ну, с нашим шефом у меня общение более прямое, — ответил Неуловимый. — А так… Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ невинных загубил… Хотя — не так уж много на самом деле. И все они были плохими. Или, по крайней мере, бесполезными. Ну а теперь, пожалуйста, парализуй этого парня. Чтобы он от меня не бегал и на меня не бросался.
Джо встал с рюкзачка, развязал верёвки и, кряхтя, достал нож в чёрных ножнах. Потянул за рукоятку, обнажил ярко-белое лезвие.
— Это у тебя откуда такое? — поинтересовался Карабас.
— У Артемона позаимствовал, — признался Неуловимый. — Мы с ним как-то коньяк пили, ножик мне понравился. Пудель, кажется, до сих пор думает, что этот нож Мальвина у него спёрла. Хотя Мальвина…
— Давай поскорее, — прервал его Карабас. Он парализовал пса, но мысли его слышал. Мысли у пса были безрадостные.
Неуловимый подошёл, склонился над собакой, ощупал шею.
— Та-ак, — сказал он. — Запомни, дорогой. Приходил Неуловимый Джо, просил на несколько дней оставить в покое Мальвину и Пьеро. Потом обещал помочь в их ликвидации. Ты пошёл навстречу. Ещё раз: приходил Неуловимый Джо. Просил пока не трогать Мальвину и Пьеро. Именем Тораборского Короля. Ты обещал их пока не трогать. Запомнил? Давай ещё разочек. Был Неуловимый Джо. Просил не убивать Мальвину сейчас. Ты согласился. Ну… — Джо вздохнул, нож сверкнул, кровь булькнула, — …поехали!
НЕСКОЛЬКО РАНЬШЕ
Тем временем Алхаз Булатович Мультимедиев снова и снова атаковал красную авиетку.
Для начала он поимел педобира, нюхнувшего спайса, чтобы посмотреть передачу отца Омфибрахия про тайны святой веры. Муль-тимедиев легко овладел его маленьким благочестивым мозгом. После чего ухватил лапами педведа огромный булыжник, поднял педведа голубым лучом и со страшной скоростью понёс навстречу авиетке Морры. Найдя её, злой татарин попытался запустить в неё камнем. Неудачно — голубое сияние каменюку из своей орбиты не выпустило. Тогда Алхаз Булатович луч отключил. Педобир и булыжник мягко спланировали на землю. Камень угодил в пруд, распугав сонных карпов. Что касается педобира, волею Дочки-Матери и синего луча его занесло на крышу сельской церквушки, к немалому удивлению прихожан.
Тем временем Мультимедиен принялся швыряться в авиетку воронами и репой. Воронью стаю он перехватил прямо в воздухе, урожай репы увёл у какого-то крестьянина через дырку в крыше сарая. Это мелкое, постыдное злодеяние оказалось вдобавок совершенно зряшним. Все репы и вороны, окружённые прядями аквамаринового сияния, расточились по просторам Страны Дураков, не причинив самолётику вреда.
После этого неугомонный призрак выдернул с чьей-то грядки гигантскую моркву и попытался загнать её в какую-нибудь щель в корпусе авиетки. Всё с тем же результатом.
В конце концов Мультимедиев отлип. То есть убрался восвояси. На какое-то время, разумеется. Дескать, зелен виноград, ну так подождём, когда созреет.
Пилот нервничал, но не очень сильно. Он даже не стал расталкивать спящего напарника.
Морра же была занята. Она читала роман Фёдора Гладкова «Цемент» и пыталась его осмыслить.
ПРЕДЛАГАЮ ИЗБРАТЬ ПРЕЗИДИУМ
…Разбросанные по своим домашним норам, забывшие завод — грохот, гарь, пыль и запах машин, — покрытые другой пылью — пылью горных ветров, — люди завода, цехового артельного труда, с мешками на спинах, шайками всползали на горы. По загорным и степным дорогам и тропам шли в хутора и станицы, как в эпоху натурального обмена, гонимые голодом и первобытной алчбой. Люди заводского труда, который будил по утрам не криком петухов, а металлическим рёвом гудка, узнали за эти годы сладость свиных и козьих закут и радость тёплых куриных гнёзд. И люди машин научились кричать вместе со свиньями и курами из-за свиней, из-за кур, из-за коз, из-за нарпитской шрапнели, которую слопал по недогляду чужой поросёнок. Потухло электричество на заводе и в казармах, задохнулись от пыли гудки — тишина и беструдье заклохтало, захрюкало деревенской идиллией. И угрюмо замкнулись в домашних клетях рачительный муж и скопидомная баба.
И вот здесь, в клубе «Коминтерн», в ячейке, коммунисты продирали глаза. От невымытых рук и одёвки пахло куриным помётом и нашатырным запахом свиных и козьих закут. Дружно сидели, плечом к плечу, и рёв трубачей и недомашние слова вызывали из прошлого иную, забытую жизнь. И Глеб вот тоже из прошлого (будто был здесь только вчера), и от него жирно запахло маслом, раскалённым железом и серной гарью остывающих шлаков. И опять —
…Завод… Производство… Бремсберги… Цехи…
Вошёл Сергей Ивагин и склонился к плечу Чумалова. Глеб встал и строго оглядел партийцев.
— Товарищи, вот вместо Лухавы — товарищ Ивагин. Товарищ Луха-ва — у грузчиков: взбунтовались как будто из-за пайков. Открываем собрание. Да замолчите, вы, идолы!.. Ну, и ещё скажу вам: слышал я — и о том же отбивает радио, — заграница, Антанта, желает с нами торговать. Пялит глаза на концессии и снаряжает корабли. Думаю, что обижаться на это мы шибко не будем — пожалуйста! Очень рады!.. Мы тоже кое-чему научились: теперь нас не надуешь.
Громада встал и заволновался:
— Товарищи, как мы есть рабочие знаменитого завода, но нагрузились и козами и так и дале. Стыдно и позорно, ребята! Предлагаю по такому разу все излишки ликвидировать на предмет нашего детского дома. и как мы есть рабочий класс.
Волнение, крики, взмахи рук.
— Ишь ты, прыткий какой!.. Этих самых свиней. Ты их наживал? Слезами и кровью облиты.
— А кто пёр с хуторов и станиц?
— Всех не покроешь. Громадина жинка сама в хуторах истрепала подол.
— Ликвизировать!.. К чёрту!.. Постановляй, Чумалов, ячейкой.
— Эй же, братва!.. Жрать ведь нечего, эй!.. Зачем чертей булгачите? Братва!..
Глеб позвонил и скомандовал «смирно».
— А ну замолчи, товарищи! Пока ещё на свиней и на коз нет ущемления. Если охота, разводите с ними антимонию. Придёт час — мы их пролетарским манером живо кувырнём, как буржуазию. А теперь — пожалуйста. можете хоть любовь с ними крутить. Предлагаю избрать президиум.
СО ВСЕЙ ДУРИ, СО ВСЕЙ СИЛЫ
Морра задумалась — переворачивать страницу или нет. Решила не переворачивать. Заложила томик закладочкой — закрыла — отложила в сторону.
Социалистический реализм ей чем-то нравился, но никак не давался. Слова-то были вроде понятные, и даже смысл из них какой-то складывался. Непонятно было, к чему всё это и зачем. Даже лапландские вирши, и те были в чём-то ближе и яснее. Интересно, подумала она, а что там у рыбонов? Особенно у осьминогов? Когда-то она пыталась читать осьминожью литературу и даже одолела роман «Планктон», про подводные фермы. Там тоже было много всякого про трудовой подвиг. Но герои «Планктона» еду всё-таки выращивали, а не предлагали ликвидировать.
