Отдельная песня – Иван Борисович Пестель (отец знаменитого декабриста). Сам он вроде бы не лихоимствовал – вот только, будучи генерал-губернатором Сибири 12 лет, руководил ею… не выезжая из Петербурга. Всем от его имени заправлял иркутский губернатор Трескин и заправлял так, что в конце концов после строгой ревизии был снят…
Единственное отличие – новый, XIX век стал, если можно так выразиться, чуточку пристойнее. Министры уже не распихивали по карманам миллионы из казны своих ведомств, не утруждаясь хоть подобием объяснений. Почти былинными стали времена, когда фавориты получали в награду земли с сотнями, а то и тысячами «душ», а то и целые города. Нравы чуточку облагородились – но только внешне, ремонт был чисто косметический. Лихо воровали и теперь, но понимали уже, что растраты следует как-то маскировать убедительными бумагами. Александр как-то пожаловался своему воспитателю Лагарпу: «Непостижимо, что происходит. Почти не встретишь честного человека. Это ужасно!» Но никаких особых мер не предпринимал. Сам, конечно, казнокрадством не занимался. Зачем? У него и так все было. Правда, регулярно выдавал субсидии из казны своей доброй знакомой баронессе Крюденер. Баронесса считалась персоной номер один в окружавшем императора кружке великосветских мистиков и на казенные денежки издавала журнал «Столп Сиона». Ни к сионизму, ни к реальной горе Сион это название не имеет ни малейшего отношения: слово «Сион» было среди тогдашних мистиков таким же знаковым, как у современных «экстрасенсов» и «контактеров» «астрал» и «чакра»…
Пришедший на смену Александру Николай I, в отличие от брата и бабушки, был настроен бороться со всеобщим заворуйством всерьез и непримиримо. Уже в мае 1826 года он учредил «Особый комитет для соображения законов о лихоимстве и предварительного заключения о мерах к истреблению сего преступления».
Кое-какую достаточно серьезную работу комитет все же проделал. Сделав совершенно правильные выводы о злоупотреблениях по службе, точнее, их причинах: несовершенство законодательства о государственных служащих; тяжелое материальное положение чиновников; необъективность рассмотрения дел (одинаково наказывали и тех, кто лихоимствовал из чистой корысти, и тех, кто действительно прозябал на грошовом жалованье).
Доклад Комитета пошел в Сенат. Там сделали глубокомысленный вывод, каковой и зафиксировали письменно: нужно всего-навсего «истребить» все перечисленные причины, тогда-то и настанет царство честности и справедливости (все наверняка понимали, что это утопия, но нужно же было как-то отписаться). Нашелся один толковый человек, сенатор Корнилов, предложивший не утопические, а вполне действенные меры: при поступлении чиновников на службу тщательно выяснять все о доходах и их имущественном положении (а потом присматривать, не увеличились ли доходы слишком резко) – и вдобавок обязать почту секретно извещать о присылке чиновникам денег и вещей.
Остальные господа сенаторы притворились, что не услышали этого предложения вовсе. На том дело с Особым комитетом и кончилось…
Чуть позже Николай переименовал Главное управление ревизии государственных счетов в Государственный контроль и предписал ему рассматривать финансовые отчеты министерств. Из этого ничего опять-таки не вышло по чисто технической причине: немногочисленные контролеры лишь читали отчеты с мест и следили, чтобы расход не превышал приход. Попросту не существовало обширного штата ревизоров, способных выехать «на места» и проверить там всю документацию.
Ничем не могло помочь и якобы всесильное Третье отделение, в чьи задачи входила и борьба с коррупцией. Прежде всего – из-за своей малочисленности. К концу царствования Николая там служило всего около 40 чиновников, располагавших не более чем десятком агентов каждый. А противостояла им многотысячная система, уже прекрасно научившаяся прятать концы в воду, не выдавать своих и топить любое расследование в ворохе бюрократических бумаг. Именно при Николае I и родилось это слово – «бюрократия». Директор Отделения фон Фок писал своему начальнику Бенкендорфу: «Бюрократия, говорят, это гложущий червь, которого следует уничтожить огнем или железом; в противном случае невозможны ни личная безопасность, ни осуществление самых благих и хорошо обдуманных намерений, которые, конечно, противны интересам этой гидры, более опасной, чем сказочная гидра. Она ненасытна…»
И он же, старый служака, хорошо знавший изнутри бюрократический механизм, в одном из следующих писем, по сути, расписывался в собственном бессилии: «Подавить происки бюрократии – намерение благотворное; но ведь чем дальше продвигаешься вперед, тем более встречаешь виновных, так что, вследствие одной уж многочисленности их, они останутся безнаказанными. По меньшей мере преследование их затруднится и неизбежно проникнется характером сплетен».
Другими словами – всех не пересажаешь. Это все равно что рубить топором кисель в корыте: усилий много, а толку никакого. Интересный пример: в 1843 году Московский суд завершил долгое разбирательство о злоупотреблениях местных чиновников. Все документы затребовали для проверки в Петербург. Бумаг накопилось столько, что их везли на 40 подводах. Так вот, где-то между Москвой и Петербургом этот обоз бесследно исчез. Весь. Целиком. Все лошади, телеги, ямщики, сопровождающие чиновники и, соответственно, все до единого листочка документы. Как ни искали, не нашли ни малейших следов. Чтобы провернуть такое, нужно располагать нешуточными возможностями. Смертоубийства, скорее всего, не было – надо полагать, людям хорошо заплатили, чтобы они пропали без вести…
Случались примеры и почище, но я о них расскажу в главе о военной коррупции.
Ну, а поскольку сам по себе технический прогресс не делает человека ни чище, ни лучше (что подметил еще 250 лет назад в одном из своих писем прусский король Фридрих Великий), то прогресс порой чисто автоматически вызывал и новые, прежде незнакомые виды воровства. Как это было со строительством железной дороги Москва – Санкт-Петербург (именовавшейся тогда Николаевской). Строило ее уже существовавшее к тому времени министерство путей сообщения во главе с любимцем царя графом Клейнмихелем. Потом оказалось: одна верста (1,6 км) Николаевской дороги обошлась казне в 165 тысяч рублей, а вот одна верста Царскосельской дороги – 42 тысячи. Мотивы, думается мне, на поверхности: Царскосельская дорога, соединяющая Петербург с пригородной царской резиденцией Царское Село, – длиной всего 26 километров и предназначалась в первую очередь поначалу для поездок царской семьи. Тогдашний «объект особого назначения», столица под боком – следовательно, и контроль должен был быть жестче. А вот магистраль меж двумя столицами проконтролировать гораздо труднее…
И тем не менее за строительство Николаевской дороги Николай подарил Клейнмихелю трость с бриллиантами. Узнавший об этом известный острослов адмирал Меншиков сказал:
– На месте государя я не пожалел бы ему и ста палок…
А однажды в одном из залов Зимнего дворца обрушился потолок – это Клейнмихель «сэкономил» отпущенные на ремонт после пожара средства. Уже тогда по России гуляла эпиграмма о стране, «где вешают на вора крест, а не на крест вздевают вора»…
За упоминавшимся уже Государственным контролем числится все же одна нешуточная победа над сановными казнокрадами.
