Подобные браки именовались морганатическими, то есть неравнородными (Екатерина, пусть даже она была Рюриковной, не принадлежала ни к одному царствующему или владетельному дому). «Уложение об императорской фамилии прямо требовало, чтобы император и все великие князья женились только на равнородных». Правда, была юридическая лазейка: морганатические браки все же допускались, но только с разрешения императора. Ну что же, император сам себе и разрешил, в точности как ранее сам себя произвел в генерал-фельдмаршалы. В обоих случаях с юридической точки зрения все безупречно, не подкопаться.
Чуть позже император опять-таки «закрытым» указом пожаловал супруге титул светлейшей княгини Юрьевской, распространявшийся, как гласила официальная формула того времени, и «на все нисходящее потомство». В общем, супружество было законным – вот только прав на престол дети от морганатических браков не имели.
Получился очередной скандал. Среди придворных и высших сановников у новоявленной светлейшей княгини было некоторое число приверженцев, но многие представители элиты и все без исключения члены Дома Романовых ее форменным образом ненавидели. Один из генералов открыто говорил: до второго царского брака, думал он, любые будущие покушения на императора провалятся. Но теперь… «Я сказал жене, что теперь не удивлюсь, если его убьют!»
Итак, дети от Юрьевской не имели права на престол… И влюбленный по-прежнему император решил эту несправедливость исправить, то есть короновать супругу, после чего она становилась законной императрицей, а ее дети – великим князем и великими княжнами, на равных входя в Дом Романовых.
Запрещавших подобное законов, в общем, не было – ни запрещающих, ни разрешающих. Но не было и закона, запрещавшего бы императору издать разрешающий закон. Такие вот юридические веселушки…
Отношения между императором и цесаревичем обострились до предела. «Наследник объявил императору, что, если состоится коронация Юрьевской, он с женой и детьми уедет в Данию, на что последовала со стороны Александра II угроза в случае такого отъезда объявить наследником престола сына, рожденного от брака с Юрьевской, – Георгия».
Верить этим словам следует на все сто процентов. Потому что их написал не кто иной, как А. Н. Куломзин, видный ученый и крупный государственный деятель, не просто принятый при дворе – носивший достаточно высокое придворное звание гофмейстера (согласно Табели о рангах гофмейстер соответствовал армейскому генералу). Следовательно, человек, великолепно информированный о жизни двора, в том числе и закулисной.
Другой не менее осведомленный сановник, Лорис-Меликов, рассказывал фрейлине Толстой (двоюродной тетке Льва Толстого): «Однажды в порыве гнева государь даже заявил наследнику, что отправит его вместе с семьей в ссылку». Сама Толстая (опять-таки придворная, много знавшая и видевшая) вспоминала потом: «Положение наследника становилось просто невыносимым. И он всерьез подумывал о том, чтобы удалиться “куда угодно”».
Александр энергично и целеустремленно занялся подготовкой к коронации супруги. Он отправил в Москву, в тамошние архивы князя Голицына и славянофила Филиппова, специалиста по истории русской православной церкви. Они должны были найти и привезти архивные документы, касавшиеся коронации Екатерины I, – император явно намеревался использовать их как основу для того самого «разрешающего» указа, который просто обязан был издать.
Посланцы еще оставались в Москве, когда в Петербурге громыхнули два взрыва… На дворе стояло 1 марта 1881 года.
Так был «заговор элиты» или нет? Ни доказать это, ни подтвердить невозможно – и никогда не станет возможно, если только не изобретут все же машину времени. Однако лично меня никто не разубедит в том, что заговор был.
Лет тридцать назад мне приходилось общаться с пенсионерами – отставниками НКВД и МГБ, иные были еще с довоенным стажем. Чертовски интересные были люди, как на подбор, умные (глупые в этой системе попросту не выживали). За языком следили старательно, но кое-что интересное все же рассказывали. Очень я любил эти посиделки.
Так вот, один из этих бодрых старичков (а они все были бодрыми, энергичными, крепенькими) разработал любопытную теорию: как при громком убийстве какого-нибудь крупного деятеля определить, был ли тут заговор или убийца – одиночка? По его мнению, о наличии заговора косвенно свидетельствовало ненормально большое количество странностей вокруг случившегося. Соответственно, если странностей было мало или не имелось вообще, речь могла идти только об одиночке.
Вот этой методике я старательно следовал. (Вечная тебе память, Семен Федотыч, хоть ты и был зверюга, чего там…)
Вокруг убийства Александра II странностей именно что ненормально много.
Покушения на императора продолжались пятнадцать лет – из них двенадцать уже не одиночками, а организованной силой, «Народной волей». За все это время сотрудники Третьего отделения, отнюдь не растяпы, не смогли не то что ликвидировать организацию, но хотя бы выловить ее главарей – подавляющее большинство их либо спокойно сидели в эмиграции, либо жили в России. Готовя очередное покушение, террористы сняли в аренду сырную лавку и начали рыть оттуда тоннель, чтобы заложить бомбу на улице, по которой поедет император. Продавщицей они поставили этакую пожилую интеллигентную даму в пенсне (!), на настоящую продавщицу похожую не больше, чем я на Мерилин Монро. Кто-то, должно быть, заметил режущее глаз несоответствие меж торговым заведеньицем и «продавщицей» – и просигнализировал. Потому что однажды ни с того ни с сего нагрянула с обыском полиция. Однако обыск провели так халтурно, что скверно замаскированный вход в тоннель не заметили, а личностью странной продавщицы не заинтересовались вообще. Ну ладно, простые городовые, какой с них спрос…
Но вот охрану императора осуществляли люди классом повыше. Однако 1 марта телохранители вели себя предельно странно. Напомню тем, кто подзабыл, как все происходило, тогдашнюю картину событий…
Собственно говоря, телохранителей как таковых с императором не было вообще – только шесть верховых казаков конвоя и полицейский пристав в санях. Ну хорошо, не спецы, уж, безусловно, не спецы. Но должны же быть и мозги?
Первая бомба, брошенная Рысаковым, ранила одного из казаков и прохожего мальчика – и лишь самую чуточку повредила карету («бомбозащитную», то есть бронированную, подаренную Наполеоном III).
Император выходит, целый и невредимый, и начинает болтаться на «месте происшествия»: осматривает карету, задает пару вопросов схваченному казаками Рысакову, интересуется, как себя чувствует раненый мальчик, склоняется над раненым казаком… Охранники, вместо того чтобы, пусть силком, затолкать царя в карету или сани пристава и немедленно умчать подальше, торчат тут же, как истуканы, – а ведь это уже восьмое покушение! Но профессиональной охраны как не было, так и нет…
К царю совершенно беспрепятственно подходит почти вплотную второй террорист, Гриневицкий, и швыряет ему (а заодно и себе) бомбу под ноги. Террорист гибнет на месте, императору оторвало одну ногу и жестоко покалечило другую. Тут только казаки с приставом спохватываются, кладут раненого в сани и мчат во дворец.
