– Если придётся этого вашего Утюга зарывать вообще, – решил и я поучаствовать в разговоре, поскольку положение безмолвного статиста надоело мне до полусмерти.
Все одновременно уставились на меня. Три пары пронзительных глаз пытались пробурить во мне шесть отверстий, будто их обладатели позабыли, насколько больше для этой цели подходит инструмент имени товарища Калашникова, величайшего гения всех времён и народов. Понятно, моё тело оказалось более чем устойчиво к такому воздействию. Придя к сходной мысли о бесполезности этих усилий, Вобла шмыгнула носом и задумчиво сказала:
– Малыш опять дело говорит. Нет, правда, надо ему почаще слово давать, может, он не только членом, но и головой работать умеет. Не даром же и не из любви к науке тебе, Зверь, триста тонн отстегнули. Ты извини, но мы-то знаем, сколько ты отхватил, когда мы гнали караван из Владивостока, – не пятёрочку, как всем, а четвертной. Так нас тогда чуть всех не положили за эти двести килограммов, а тут ставка повыше будет. Значит, Утюг верит, что может на… бать смерть.
За нами послышались шаги, и на пороге каменной хижины появились два брата. Оба уставились на нас так, словно видели всех первый раз в жизни. Казимир повернул голову к Теодору и, погладив бороду, пророкотал:
– Стало быть, не отказался ты от мысли принести эту скверну в человеческий мир? Грех это большой. До сих пор корю себя за ту слабость.
– Казимир, – голос нашего предводителя стал умоляющим, – неужели тебе не надоело блуждать по этим казематам, не видя солнечного света и человеческого лица? Если мы сумеем принести силу огненного потока наверх, весь мир будет в наших руках! Ты даже не представляешь, что сейчас стало доступно тому, у кого есть деньги и власть.
– Ты говоришь об удовольствиях плоти? – презрительно спросил бородач и покачал головой, осуждая брата. – Когда же ты поймёшь: я стал бесконечно далёк от презренных желаний.
– Ну если уж ты так помешан на вере, – в голосе Теодора появилось ожесточение, видимо, от того, что вся сила его убеждения пропадала втуне, – то построишь себе монастырь! Можешь кучу монастырей. Станешь верховным патриархом – чего ещё желать?!
– Лишь одного, – твёрдо сказал Казимир и стукнул кулаком о ладонь, – это остаться в Бездне и продолжить сражение с исчадиями ада. Если ты не можешь этого понять, мне жаль тебя. Видимо, Божий свет угас в тебе, коль ты пытаешься заменить его багровым пламенем преисподней. Но помни: только истинный маяк ведёт к верной пристани, а блуждающие огни способны завести лишь в глубокую трясину, где ты погрязнешь навечно. И долгая жизнь на божьих весах станет дополнительным камнем, который утащит тебя в ад.
Весь этот разговор казался бредом сумасшедшего. Я, конечно, сталкивался с полубезумными иеговистами, распространяющими свои журнальчики, и слушал их россказни, но, по-моему, Казимир с лёгкостью заткнул их всех за пояс. Подобную ересь мог нести только персонаж скверного фильма о средневековом монастыре. На лицах остальных было написано полное одобрение моих мыслей, плюс своё, личное. К этому, сугубо индивидуальному, я отнёс бы палец Круглого, как бы невзначай подобравшийся к гашетке, в то время как дуло недвусмысленно нацелилось в грудь крейзанутого праведника. Должно быть, Круглый полагал, будто подобные речи вполне способны завершиться религиозным экстазом со всеми полагающимися атрибутами, как-то: отрывание голов, вспарывание животов и прочие малоприятные штуки, вроде распятия иноверцев на нагрудных крестах.
Шоу мы так и не дождались. Казимир совершенно спокойно похлопал сникшего Теодора по плечу и сказал, цветя дружелюбной улыбкой:
– Но это не значит, что я стану чинить препятствия вашему поиску. – Он глубоко вздохнул и добавил чуть тише: – Пути Господни неисповедимы, и может, Его десница направляет ваш путь в этом тёмном походе. Равно с тем вашим проводником может оказаться сам Диавол. Поэтому самым верным будет хранить обет невмешательства, позволив тебе и твоим людям до дна испить из уготованной чаши. Надеюсь, напиток окажется не слишком горек.
– То есть помощи от тебя не ждать, – не спрашивая, а скорее отвечая сам себе, пробормотал Теодор. – Честно говоря, не думал, что наша встреча, случись она, произойдёт именно так. Ты очень изменился, и теперь мне кажется, место моего брата Казимира занял совершенно иной человек.
– Это действительно так, – с ноткой самодовольства проворчал бородач, но тотчас его голос потускнел. – Да и ты изменился, причём не в лучшую сторону. От этих людей, которые окружают тебя, исходит зло. Раньше ты ощутил бы это сам.
– Другие не сумели бы преодолеть и половину пройденного пути, – вяло отмахнулся Теодор, напряжённо размышляя над какой-то мыслью, засевшей в его голове, – да и люди за прошедшее время сильно изменились. Чистых, в твоём понимании, почти не осталось. А те, кто уцелел, вымирают, как мамонты.
Казимир пожал плечами. Судя по всему, он имел собственное мнение на этот счёт и не собирался его менять. Возможно, мне казалось, что бородатый смотрел на нас, словно мы были стаей шакалов, может, злобных, может, хитрых, но обязательно склонных к нападению со спины. Ко всему прочему я ощущал изменение его отношения к брату (правда, это было взаимно): если поначалу Казимир откровенно радовался встрече, то сейчас он взирал на Теодора снисходительно, как на маленького мальчика, не ведающего, что тот творит. И это чувство превосходства подавляло меня, вынуждало ощущать себя именно тем, кем он видел всех нас. Понятное дело, мне это не нравилось. А кому понравится?
Швед пошевелился и, приоткрыв глаза, начал вставать, цепляясь скрюченными пальцами за мохообразное покрывало. Когда его налитые кровью глаза остановились на Казимире, он замер, словно его ещё раз приложили по голове, и потряс ею. Судя по всему, он не успел рассмотреть того, кто отправил его в этот долгий нокаут. Рука Шведа хлопнула по автомату, лежащему на земле, но Зверь оказался тут как тут, наступив ногой на оружие и покачав указательным пальцем:
– Никто ничего не делает. – И многозначительно добавил: – Пока. А там поглядим…
Слова его ни для кого не остались не замеченными. Теодор лишь тускло взглянул на великана и оставил реплику без комментария, а Казимир усмехнулся в бороду. Видимо, бородач имел все основания игнорировать угрозы как непосредственные, так и скрытые. Для остальных сказанное послужило сигналом к возможной атаке. Хотя, откровенно говоря, мне этого очень сильно не хотелось. По нескольким причинам. Во-первых, я не забыл, с какой сверхъестественной скоростью способен передвигаться этот громила, а во-вторых, меня настораживали его слова о невозможности совершить самоубийство. Ну и, плюс ко всему, Казимир, по какой-то неведомой причине, вызывал у меня чувство симпатии. В общем, будь моя воля, я оставил бы этого полусумасшедшего схимника в покое, позволив ему и дальше бродить по лабиринтам, занимаясь своими непонятными делами.
Теодор успел оправиться от полученного разочарования и водрузил на физиономию привычную маску невозмутимости. Встряхнувшись, как после холодного душа, он оставил брата и направился к нам. Зверь следил за его приближением, затаив жёсткую ухмылку в уголках плотно сжатых губ. Да, не скоро гигант забудет преподанный урок, и я на месте предводителя хорошо следил бы за своей задницей после того, как мы выберемся наверх. Во избежание всяких случайных случайностей.
