Допив содержимое, я смяла банку и бросила в урну, рядом с входной дверью.
— Ого! — воскликнул Виктор Эскалант и уклонился от моего точного броска. — Понял, что не вовремя!
Я прикрыла рот рукой, испытав приступ раскаянья:
— О, Виктор, прости, пожалуйста! Я не слышала, как ты вошел!
Он дружелюбно улыбнулся и развел руками:
— Сам виноват. Забыл постучаться.
Виктор сунул руки в карманы синих джинсов и шагнул глубже в комнату. Я, став на колени, принялась собирать портреты его брата, но это действие не увенчалось успехом. Их слишком много! Я тщетно пыталась сложить их в единую массу и спрятать в руках. Я неуклюже поднялась на ноги и прижала к груди тяжеленную ношу, в которую едва уместила половина моих работ.
Виктор тактично наблюдал за мной и не задавал вопросов. Даже когда один лист выскользнул из стопки и полетел к его ногам. Я замерла и посмотрела на мужа близкой подруги.
— Если хочешь, я могу не поднимать его, — заговорил он. — Но я уже знаю, кто там изображен.
Разбитая и уничтоженная, я рухнула на рядом стоящий стул и опустила руки, позволяя остальным портретам рассыпаться в беспорядке.
Виктор двинулся в мою сторону и стал не спеша собирать мои работы. Я не двигалась. Мне стыдно. Это чувство съедало все хорошие воспоминания. Все, что давал мне Себастьян, превращалось в пустую безликую дымку.
— Знаешь, Зоя, — тихий голос Виктора прозвучал над моей головой.
— Ты рисуешь его совершенным. А он не такой.
Я неуместно рассмеялась и подняла голову, вытирая слезы:
— Он сказал мне то же самое. Летом. Когда впервые увидел их.
Виктор поджал губы, встретившись со мной взглядом.
— Мой брат хоть и редкостная задница, но ошибается он… Никогда.
Я вздохнула, грустно улыбнувшись. Виктор сложил в стопку мои рисунки и оставил на моем рабочем столе.
— Хотя знаешь что? — тихо продолжил он и, подойдя ко мне, заглянул в глаза. — Именно сейчас он совершает самую большую ошибку в своей правильной жизни.
Виктор вдруг наклонился и поцеловал меня в макушку:
— Не порть себя этим разочарованием, Зоя!
Ошеломленная я смотрела вслед уходящему мужчине, но любопытство пересилило чувство такта:
— Виктор!
Младший брат Себастьяна обернулся, взявшись за ручку двери, и вопросительно приподнял брови.
— Какую ошибку он совершает?
Его темные глаза серьезно смотрели на меня пару секунд, а после он произнес:
— Теряет тебя.
***
Я бежал вверх по ступенькам. Пролет за пролетом до самого конца. Дверь. Она закрыта. Я выбил ее плечом и ворвался в смутно знакомую квартиру.
Стоп. Это же моя квартира!
Я тяжело дышал. Медленно обвел взглядом свой собственный интерьер и услышал, как быстро стучит сердце в груди.
Зоя висела в петле. Ее голова склонилась к левому плечу. Глазаокеаны закрыты.
Она мертва. Это я ее убил. Я не спас девушку, которая меня любила.
Я — убийца.
Очнувшись, я панически оглянулся. Все расплылось перед глазами. Я мечусь взглядом от предмета к предмету.
Часы на прикроватной тумбочке в моей спальне показывали время — половина первого ночи. Ко мне возвращалась реальность, медленно стирая картины жуткого кошмара.
Это сон. Я лег на спину и все еще с опаской всматривался в сумрак знакомой обстановки.
Я боялся увидеть девушку Зою в… петле. Нет, сейчас не усну. Такое чувство, будто я только что пробежал приличную дистанцию.
Я встал с постели и пошел на кухню. Взял бутылку воды из холодильника и, на ходу открывая ее, подошел к окну. В темном стекле показалось мое обнаженное тело. Я встретился взглядом сам с собой.
Мерзко. Я — редкостный козел. Хотя если бы я переспал с ней, то чувствовал бы себя менее дерьмово? Нет, наоборот. Секс и игнор — это режим Виктора. Прошлого Виктора. Свободного Виктора.
А какой у меня режим? Унылый? Тошнотворный от жеманных кокеток, их клонированных привычек закатывать глаза, надувать и без того пухлые губы?
Даже духи Зои их не красят.
«Не называй ее своей проблемой или бременем… Она этого не заслуживает!».
Эти слова Зои выстукивали в памяти все эти дни. Но меньше, чем та фраза о ее… чувствах ко мне.
Довольно часто женщины признавались мне в любви. Не просто говорили, а чаще клялись в своих чувствах. Но ни одна из них не говорила эти слова, будто сожалея о них. Словно они вышли из нее с мукой и исполнены страданиями, болью.
Возможно, именно поэтому признание Зои и получило отклик во мне? Запечатлелось внутри меня? Я провел рукой по лицу и взъерошил волосы. Потом уперся ладонью в оконное стекло и глубоко вздохнул.
Огни Барселоны так привычно напоминали о моем одиночестве. Именно в такое время я не в силах сопротивляться своим мыслям о Зое. У меня уже вошло в привычку хотеть эту девушку. Но разве к этому можно привыкнуть? Особенно учитывая то, что с каждым прошедшим днем это чувство не угасает, а, наоборот, охватывает меня сильнее, пугая своей мощью. Достаточно одного невинного воспоминания, связанного с ней, какойто отдаленной ассоциации, и мое мужское естество восстает и изнывает.
Хочу ее. Хочу. Хочу…
Дерьмо!!!
Едва сдержался, чтобы не позвонить ей и услышать ее сладкий акцент, произносящий мое имя…
Моя слабость. Не моя Зоя Рольдан.
«Учись наслаждаться, Себастьян!»
«Я боюсь тебя, Себастьян!»
«Я люблю тебя, Себастьян…»
Девушка, забравшая мой покой. Девушка, в которой заключается моя слабость. Моя зависимость.
Нет, я не буду с ней. Такой союз мне ни к чему. Она опасна. Она может поглотить всего меня, сделать своим рабом.
Всю сознательную жизнь я избегал подобной привязанности. И теперь она — мое испытание, которое я пройду с безупречным успехом. Как всегда.
***
Фотовспышки наглых репортеров ослепляли своими бликами. Журналисты хватали за руки, в попытке удержать в кадре новую жертву. Жажда новостей, тоска по сенсациям сквозила в их наводящих вопросах, хитрых намеках и въедливых взглядах.
Нет, я никогда не мечтала быть представителем четвертой власти. Как и добычей для их острых перьев и каверзных вопросов. Я тонула в чувстве неуютности и сильного волнения, стоя среди остальных гостей, прибывших на одно из главных событий года — костюмированную охоту во дворце семьи Эскалант.
Стиль охоты переносил гостей во времена конца девятнадцатого века. Пышные платья, корсеты и миниатюрные цилиндры с вуалью на замысловатых прическах украшали женщин. Строгие костюмы охотников той эпохи выделялись темными цветами блейзеров и узких брюк, которые заправлялись в высокие сапоги.
