Я сошла с ума. Окончательно.
И вот я увидела лицо Рамона Солера. Исхудалый, заросший черной щетиной мужчина выглядел очень устало и измученно. Темные круги под глазами отягощались припухшими мешками. Он отдаленно походил на человека с фотографий, которые я видела прежде.
Себастьян нажал на треугольную кнопку курсором мыши, и изображение ожило.
– Привет, моя дочь! – раздался его голос – низкий, уверенный тембр с открытой печалью.
Я вздрогнула и сжала подлокотники стула.
– Хотя, – продолжал Рамон, с грустью глядя на меня через экран. – Скорее всего, для тебя я совсем чужой человек, правда?
Мое дыхание застыло где-то посреди выдоха.
– Знаю, что это так. Как и то, что ты видишь и слышишь меня сейчас впервые. Кажется, это моя последняя запись, – горько усмехнулся он. – И в живых меня скоро не будет.
Я сглотнула комок внезапной тоски, не в силах отвести глаза от лица страдающего человека.
– У меня мало времени и сил, милая, поэтому я буду краток. Хотя хочу этого меньше всего… – он замялся и прикрыл глаза, словно переживая приступ боли. – Сегодня умерла твоя мама. Спустя сутки после того, как ты покинула свою семью, не стало нашей Белен…
Он судорожно вдохнул и быстро смахнул слезу с левой щеки:
– Дочка, я хочу, чтобы ты знала – вина за все эти беды лежит полностью на мне. Теперь я это точно знаю. В этой комнате ты найдешь тому неопровержимое доказательство. Видео, которые я записывал – это мои попытки разобраться. Их тоже посмотри.
Он провел ладонями по лицу и опять посмотрел прямо в камеру:
– Проклятье действительно лежит на нашей семье, дочь, потому что проклят я! – его темные глаза горели безумием, смешанным с чувством горечи. – Рыжеволосую женщину на фото звали Селест Грегор. Она умерла из-за меня, доченька.
В его взгляде заблестели новые слезы, а голос наполнился такой муки, что даже я ощутила на себе ее силу. Я задрожала и, будто почувствовав мое тяжелое душевное состояние, Себастьян сжал мою ладошку. Его тепло согревало мою ледяную, онемевшую руку, пока я слушала исповедь незнакомого отца.
– Между нами были отношения до моего брака и… некоторое время после. Мы полюбили друг друга задолго до встречи с твоей мамой. Однако традиции семьи нерушимы, поэтому жениться на ней я не мог. Но и отказаться от Селест я был не в силах. Зато сумел погубить ее своей любовью, – боль насыщала голос Рамона, а слезы наполняли глаза. – Когда на свет появился твой брат, я словно очнулся. Осознание своей вины, ответственность за судьбу нашего ангела и собственные грехи стали тем рычагом, который заставил меня порвать порочную связь с Селест.
Он сделал паузу, что позволило мне пару раз моргнуть, ощутив слезинки на собственных щеках. Я тихо вздохнула и быстро смахнула их.
– Она молила меня вернуться, преследовала, порой даже угрожала, – продолжил Рамон. – Но я окончательно порвал с ней, и был верен своему слову. Через полгода Селест покончила жизнь самоубийством.
Машинально я прикрыла рот рукой, слушая раскаянье покойного графа.
– Она оставила предсмертную записку, в которой обвиняла меня, но не назвала моего имени. Так я начал расплачиваться за свои поступки. Это была первая смерть близкого мне человека. Прошло девять лет, наполненных муками совести. Ведь я не уберег, не спас ее! А потом… ты уже знаешь, что началось, доченька.
Рамон вздохнул. Казалось, ему стало легче, но лишь на краткий миг.
– Когда узнаешь, кем была Селест Грегор, ты все поймешь. Все данные о ней находятся здесь. У меня ушел месяц на это. Даже не знаю, справился бы я без помощи Давида Эскаланта! Ты жива благодаря ему… Я знаю, что покалечил твою судьбу. Знаю, что с таким грузом вины я долго не выдержу, поэтому заслуженно приму свою смерть. В ней я вижу свой трусливый выход…
Слезы мешали мне видеть его лицо. Но я сдерживалась из последних сил, отчаянно скрывая их от Себастьяна, все еще сжимавшего мою мертвенно-холодную ладонь.
– Вчера я отказался от тебя, – его голос задрожал, и он снова вытер слезу. – Перед моими глазами все еще стоит твое личико. Ты спала, когда я отдавал тебя в чужие руки. Но это тот редкий случай, когда чужой человек способен защитить лучше, чем родной.
Он с трудом продолжал, а я с таким же трудом могла его слушать.
– Свои последние мгновения жизни я буду молиться за тебя. Просить господа, чтобы ты жила очень долго, а судьба была благосклонна к тебе. Я люблю тебя, доченька. И… прости, если сможешь.
Все. Экран погас. Наступила тишина.
Я медленно выдохнула, до конца не понимая где я: в кошмаре или в реальности. Мои нервы сдали, и комок рыданий безвозвратно подкатил к горлу.
– Себастьян, – сдавленно позвала я, закрыв глаза. – Уйди. Прошу тебя.
– Нет, – твердость в его голосе звучала непоколебимо.
Я поняла, что не смогу с ним долго спорить, и попыталась встать, чтобы уйти самой. Но моя рука оказалась зажата, словно в стальных тисках его пальцев.
– Пусти!.. – не поворачивая к нему лицо, прошептала я. – Пусти меня!
Мои щеки уже почувствовали первые горячие слезы.
– Никогда, Зоя! – пообещал Себастьян и дернул меня к себе.
Я бессильно поддалась, но повернулась к нему спиной.
Не покажу ему свои слезы!
– Зоя, – позвал он, обхватывая мои плечи и, прижимая к себе. – Вот же я. Дай мне утешить тебя…
– Нет! – мотала головой я, хотя плечи уже тряслись от едва сдерживаемых рыданий. – Мне не нужна твоя жалость! Отпусти!..
Себастьян силой развернул меня к себе и прижал к груди:
– Какая к черту жалость?! – услышала я его хриплый шепот над головой. – Я еще ни одной женщиной так не восхищался как тобой, Зоя! Мне очень жаль твоих родителей. Жаль твоих близких!
Он обхватил мое лицо ладонями и поднял к себе, не обращая внимания на жалкие попытки сопротивления. Мои глаза, которые беспощадно щипали слезы, встретились с медовым взглядом проницательного Себастьяна. Я уже чувствовала, как его дыхание медленно высушивает мокрый след на моих щеках. Униженная, разбитая и уставшая я ждала приговор для своей гордости.
– А еще, – продолжал шептать Себастьян. – Мне жаль, что ты такая сильная. Будь ты чуточку слабее, мне было бы легче бороться с тобой, малышка…
Меня истязали события, которые словно удары наковальни по хрупкому стеклу, били снова и снова. Я сдалась. Мои плечи сотрясли рыдания, ноги подкосились и Себастьян, почувствовав мою слабость, подхватил на руки. Я уткнулась в его шею и заплакала.
Запах корицы и кедра воплощали неизменный парфюм Себастьяна и окутывали давними ассоциациями. Я ощущала дыхание, вздымающее его грудь и шевелившее мои волосы. Сквозь плач, где-то в глубине сознания, я понимала, что он нес меня прочь из тайника Рамона Солера. Я почувствовала, как ветер охладил кожу, слух уловил шелест осенней листвы и легкие наполнились запахом ноября, который смешался с ароматом Эскаланта.
