Так как владелец дела одновременно получил от Polizeipräzidium
[619] приглашение явиться с женой и принести свои паспорта, то он, понимая лицемерный язык этих негодяев, предпочел в тот же вечер сесть в поезд и приехать с женой в Париж (у них была случайно неиспользованная виза), чтобы никогда при этом режиме [не] вернуться в Германию. Он бросил хорошее дело. Об этом не будет ни в одной газете (и Вы это не сообщайте никому), так как отношения моего клиента с Германией еще не совсем ликвидированы. И таких историй сколько угодно. — У знакомых арестовали belle-sœur
[620], вдову, немолодую женщину-врач[а], и увезли в гестапо. Через два дня рано утром сообщили по телефону, что она лишила себя жизни в камере, и просили забрать тело. Ужас в том, что, когда арестовали женщину, ни она, ни ее родные не смели спросить, в чем дело, и до сих пор не знают, за что она погибла.
Моя знакомая (и Ваша), бывшая проездом в Берлине, рассказывает. Ее квартирная хозяйка (тоже еврейка) идет в участок заявить о прибытии нашей с Вами знакомой (Anmeldung
[621]). В участке единственный оставшийся старый немец-чиновник незаметным знаком дает понять хозяйке, чтобы она его подождала на лестнице. Через минуту он выходит и говорит ей шепотом: «послезавтра не выходите на улицу». «Послезавтра» и был день того еврейского погрома и избиения на улицах, о к[оторо]м писали затем все газеты и о к[оторо]м знала заранее полиция. Наша знакомая сама видела на Курфюрстендаме, как группы молодежи красками писали «Jude»
[622], «Yitzik» и т. п. на еврейских магазинах. От моего клиента я знаю, что затем самих евреев заставляли смывать эти надписи (после возмущения в европейской прессе). — А то, что происходит в Австрии? Неужели всего этого мало, чтобы стать анти-Гитлером? Газеты слишком мало и бледно пишут о том, что происходит. Я бы мог Вам исписать целую тетрадь. С каждым годом положение евреев становится в Германии все более и более ужасным. И куда бежать? Ведь теперь из Германии не выпускают! И никуда не впускают. Никто не спорит, что для Германии Гитлер в внешне-политич[еском] отношении сделал очень многое, и пусть немцы его за это обожают. Но если еврей или культурный европеец становится анти-Гитлером, то это совершенно нормально. О том, что Версальский мир был ошибкой, тоже мало кто спорит. Быть может, следовало расчленить Германию и вернуть ее в то состояние, в котором она была в 18‐м столетии, балканизировать ее. Прошло бы еще столетие, пока она бы опять сконцентрировалась в один организм и пока Европа пользовалась бы миром. Впрочем, загадывать трудно, что было бы, если бы… И теперешние успехи Гитлера — большие ошибки Франции и Англии.
Спасибо. Ваша сестра прислала мне Вашу рецензию на книгу Грузенберга. Интересная. Я уже вернул ее Вашей сестре. Я еще в конце июня послал Милюкову статью, которую Вы читали в номере «П. Н.» от 1‐го сент[ября]. Статью писал и трусил, не достанется ли мне за ту или другую мысль от Грузенберга. Представьте себе, обошлось! Уже 3‐го веч[ером] получил от Г[рузенбер]га письмо, в к[оторо]м он очень благодарит меня за «дружеское чувство, продиктовавшее строки…» и затем пишет о себе и своей горькой судьбе (я слышал, что сын безнадежно болен, дочь умерла, одна радость — внучка, и сам он тяжко болен, да, думаю, и дела плохи). О книге он пишет, что она вышла в 700 экз. и вся разошлась, сомневается, нужно ли выпускать второй том (я знаю, что он над ним работает).
Вижу, разогнал письмо на 6 страницах. Хотел еще рассказать о любопытных впечатлениях от типичной франц[узской] деревни, но уже в другой раз. — Пока всего лучшего. О. М. и я сердечно вам обоим кланяемся. Пишите.
Ваш Б. Гершун
Когда Вы получите это письмо, мы уже будем знать, чтó с Чехословакией
[623]. Здесь мы переживаем тревожные дни.
А деловую просьбу чуть не забыл. Не можете ли Вы узнать имя и адрес хорошего адвоката для предъявления иска к лицу, живущему в Concord (California). Вам это, вероятно, узнать легче, чем нам здесь.
Б. И. Э[лькин] где-то в Швейцарии и приедет к середине сентября. С Зайцевым часто переписываюсь.
Ваш [подпись]
Б. Л. Гершун — А. А. Гольденвейзеру
Париж. 25/XII. 38
Дорогой Алексей Александрович,
шесть недель лежит у меня в папке «к исполнению» Ваше милое письмо, и только сегодня в тишине рождественского праздника могу взяться за перо и спокойно начать и закончить письмо — Вы правы, сентябрьские дни были кошмарные, и как раз в эти дни мы переезжали на новую квартиру. Вещи были уложены 25 сент[ября], а 26‐го мы, сидя среди уже разоренной старой квартиры, не знали, приедут ли перевозчики за вещами. Слава богу, приехали. И мы не знали, не застанет ли приказ о мобилизации нас во время переезда? Все обошлось благополучно, как Вы знаете. Затем волнения за зятя, к[ото]рый записался в Морском министерстве к призыву, отчаянный, полный тревоги телефонный звонок детей из Лондона. На последнем плане вопрос: как нам быть? Париж д[олжен] б[ыл] быть эвакуирован. Ната звала нас в Англию, т. к. Дэви предполагали перевезти в деревню к друзьям детей, а Ната желала остаться в Лондоне, пока бы Луи там оставался
[624]. Я подал заявление, что ставлю себя в распоряжение франц[узских] властей для любой работы. — Париж в эти дни опустел. В доме, где мы жили, остались только некоторые мужчины и прислуга. На улице видны были такси и частные автомобили, нагруженные людьми и вещами: все бежало из Парижа. Деловая жизнь остановилась. Картина незабываемая: предвкушение будущей войны. Мобилизация проходила здесь — в Париже — не особенно гладко. Люди оставались кой-где по три дня без крова и пищи. И вдруг… мир
[625]. Истерическая радость населения, считавшего войну неизбежной, в сущности, начавшейся. Благословления, посылаемые Чемберлену
[626], к[ото]рый на несколько дней стал героем. Затем… похмелье. Сознание, что и Англия и Франция и, гл[авным] обр[азом] Чехословакия стали жертвами блёфа и шантажа. И радость омрачилась сознанием стыда и обиды. Теперь Франция не поддастся блёфу, вооружается вовсю, но к войне еще далеко не готова. Политика Чемберлена была, конечно, мудра, но есть моменты, когда ум ценнее мудрости. Во Франции молодежь была за войну: elle viendra fort de même
[627]. А победителем явился Гитлер, воссоздатель Великой Германии, и это так, как бы англичане и французы ни кусали себе пальцы.
