Эффект, произведенный визитом в среде русской эмиграции, трудно переоценить. Под свежим впечатлением от сообщения о визите В. В. Набоков отправил В. М. Зензинову текст, который тот не без оснований назвал стихотворением в прозе. «Стихотворение в прозе» оказалось, правда, совсем не лирическим:
В историческом смысле это явление очаровательное, в человеческом же отношении оно позывает на рвоту. Я говорю об этом завтраке а‐ля фуршет в Париже.
Я могу понять отказ от принципов в одном исключительном случае: если бы мне сказали, что самых мне близких людей замучат или пощадят в зависимости от моего ответа, я бы немедленно пошел на все, на идейное предательство, на подлость, и стал бы любовно прижиматься к пробору на сталинской заднице. Был ли Маклаков поставлен в такое положение? По-видимому, нет.
И вот, выслушав ответную речь, в которой нам сказали, что вас-де, плюгавых подлюг, Советский Союз знать не знает (и поучитесь-ка у Киргизов — а там видно будет), мы закусили грибками в сметане.
Остается набросать квалификацию эмиграции.
Я различаю пять главных разрядов.
1. Люди обывательского толка, которые невзлюбили большевиков за то, что те у них отобрали землицу, денежки, двенадцать ильфпетровских стульев.
2. Люди, мечтающие о погромах и румяном царе. Эти обретаются теперь с советами, считаю, что чуют в советском союзе Советский союз русского народа.
3. Дураки.
4. Люди, которые попали за границу по инерции, пошляки и карьеристы, которые преследуют только свою выгоду и служат с легким сердцем любым господам.
5. Люди порядочные и свободолюбивые, старая гвардия русской интеллигенции, которая непоколебимо презирает насилие над словом, над мыслью, над правдой
[766].
«Как можно не видеть того, — с гневом писал Борису Николаевскому самый „твердокаменный“ из эсеров, Марк Вишняк, — что ДО визита Маклакова… русская эмиграция, плохо ли, хорошо, существовала и делала свое дело, а теперь ЕЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ! Существуют отдельные эмигранты или небольшие их кучки — „тройки“ и „десятки“, — которые талдычат по-прежнему и которых, может быть, и уважают, но не слушают. Нет сейчас наглеца и профитера, который не мог бы оспорить Вас, опершись на авторитет Маклакова»
[767].
Визит, так же как вопрос об отношении к Советскому Союзу в свете той роли, которую он сыграл в разгроме нацизма, и тех изменений, которые произошли в стране в годы войны, породил ряд статей на страницах эмигрантской печати и необыкновенно интенсивную переписку. Переписка по этому поводу могла бы составить объемистый том. Среди тех, кто активно участвовал в эпистолярной дискуссии, были А. Ф. Керенский, А. И. Коновалов, М. В. Вишняк, Б. И. Николаевский, Б. И. Элькин, А. А. Гольденвейзер, Е. В. Саблин, Н. А. Саблина, А. А. Титов, С. П. Мельгунов и др. В общем, едва ли не вся пишущая элита либерально-демократического крыла русской эмиграции.
23 марта 1945 года Маклаков вновь встречался с Богомоловым по приглашению посла. Содержание их разговора, разумеется, в собственной интерпретации, Богомолов изложил в письме к заместителю министра иностранных дел СССР В. Г. Деканозову. Нам не удалось обнаружить каких-либо записей, сделанных о беседе Маклаковым. Впрочем, ничего нового Маклаков послу не сказал; интерес представляет прежде всего восприятие того, что говорил глава Эмигрантского комитета, его собеседником. А также оценка послом положения дел в среде русской эмиграции.
Среди прочего Богомолов писал, что Маклаков «чисто по-провокаторски» намекает, будто в среде «советских патриотов» имеются люди, сотрудничавшие с немцами. Поэтому он не согласен ни принять на себя звание «советского патриота», ни войти в прямой контакт с этой организацией
[768]. «Эмиграция не пойдет за „Союзом Советских патриотов“, — воспроизводил посол слова Маклакова, — она пойдет за тем комитетом, который я организую, как „Комитет сближения с Советской Россией“. Маклаков хочет создать такой комитет и заявляет, что наряду с этим комитетом восстанавливается и милюковская газета „Последние новости“ под названием „Русские новости“. Маклаков говорит, что никогда не разделял взглядов Милюкова, но поворот Милюкова в сторону Советской России в годы германо-советской войны он одобряет и разделяет»
[769].
В случае с «поворотом» Милюкова имелась в виду его предсмертная статья «Правда большевизма»; вскоре Богомолов отправил своему шефу для ознакомления копию статьи, присланную Ступницким
[770]. Оценивая же ее содержание, посол подчеркнул, что автор статьи остался антибольшевиком и что «если взять статью как историко-политическую статью, то это дикий бред и, очевидно, враждебная СССР концепция, но и в этом случае следует отметить тенденции поворота к признанию Советского Союза и к отказу от борьбы с ним»
[771].
В заключение Богомолов дал свою классификацию различных групп эмиграции исходя из их отношения к СССР. Около 5–10 % составляли правые, то есть «твердолобые монархисты», которые
даже для эмигрантов представляют собою касту одичалых зубров, безнадежных и бесполезных… Около 5–10 % фашистов национал-социалистического толка или лиц, безнадежно замаранных сотрудничеством с немцами. Эти люди объяты страхом и готовы сейчас продать себя любой разведке, чтобы только избежать ответственности за свои действия…
Третьей группировкой, от 5 до 10 %, являются антинемецкие «нейтралы», то есть эмигранты, которые считают, что СССР был и остается врагом эмигрантов, но бороться с СССР пока не следует, так как нельзя не признать заслуг СССР в борьбе с немцами и освобождении Европы от угрозы немецкого господства. Сюда относятся умеренные из числа правых, то есть люди типа Деникина и часть членов «Общевоинского союза»…
