Далее — кризис власти, убийство Распутина, падение монархии, июльское выступление большевиков в Петрограде, затем выступление, с другой стороны и с другими целями, генерала Корнилова, наконец, октябрь 1917 года и стремительное распространение советской власти по всей стране… В общем, «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…». Еще более блажен, кто успел вовремя его в эти роковые минуты покинуть. Я имею в виду отнюдь не уход в вечность, а возможность физически покинуть смертельно опасные места в смертельно опасное время, проще говоря, убежать. Кантакузенам, к счастью, это удалось; тем более, что бежать им было куда. В начале 1918 года после множества приключений им удалось выбраться из России и перебраться за океан. Это вовсе не означало, что генерал-гвардеец струсил; узнав о начавшемся вооруженном сопротивлении большевикам, он в 1919 году поехал в Сибирь и вступил в армию адмирала А. В. Колчака; однако несколько месяцев спустя был направлен обратно в США представлять интересы Верховного правителя. Вскоре выяснилось, что представлять уже некого. В мае 1920 года Кантакузен перестал получать жалованье от российского посольства в Вашингтоне, потеряв последнюю формальную связь с российской государственностью. Белое дело было проиграно; пришлось думать о семье и о себе.
Что же касается Юлии, то она служила Белому делу пером, публикуя в «Сатердей ивнинг пост» статьи и воспоминания, посвященные русскому прошлому и настоящему; уже в 1919 году они были собраны в книгу и изданы, естественно, на английском, под названием «Революционные дни: Романовы и большевики. 1914–1917» (Бостон, 1919; 2‐е изд. Лондон, 1920). Вскоре в другое издательство, Чарлза Скрибнера, был направлен второй том мемуаров — «Моя жизнь здесь и там» (Нью-Йорк, 1921). В этом томе рассказывалось о жизни автора с детства до Первой мировой войны. Возможно, ее небывалая литературная активность объяснялась и вполне материальными причинами — Кантакузены бежали из России «в чем были», а литературные гонорары позволяли сводить концы с концами.
Чем мемуары интересны? Во-первых, написаны они были по горячим следам событий, когда чтение других текстов еще не успело наложиться на восприятие этих событий. Во-вторых, они написаны женщиной, причем женщиной неглупой и наблюдательной; а у женщин бывает свой взгляд, весьма отличный от взгляда разных революционных и контрреволюционных героев, никогда не забывающих о «суде истории». А видела (и слышала) она весьма много. В-третьих, кажется, М. М. Бахтин писал, что культуру можно понять только со стороны, то есть человек, живущий «внутри» культуры, не может, по определению, описать ее особенности. Взгляд Юлии Грант-Кантакузен тем и интересен, что он одновременно и «со стороны», и «изнутри». Наконец, в-четвертых: вы когда-нибудь слышали о такой захватывающей истории?
Восемьдесят лет спустя, в декабре 1999 года, как точно указано на титульном листе книги, мемуары Юлии Кантакузен были сведены в один том (за основу взяты «Революционные дни», к ним добавлены главы из «Моей жизни здесь и там», сокращены, надо полагать, повторы и публицистика) и вышли в свет в издательстве The Lakeside (Озерный край) Press в Чикаго, в серии The Lakeside Classics. В этой серии начиная с 1903 года издательство выпускает одну книгу в год. Первой была издана «Автобиография» Бенджамина Франклина.
Само издание заслуживает отдельного разговора. Это изящный томик карманного формата объемом 450 страниц; книга снабжена многочисленными иллюстрациями, воспроизводящими фотографии, плакаты, портреты, в том числе из архива Гуверовского института при Стэнфордском университете, Библиотеки Конгресса, Чикагского исторического общества, личного архива семьи Кантакузен. Читатель может увидеть Юлию Кантакузен начиная с 1903 года и года примерно в три, и в девяносто; я бы рекомендовал взглянуть на ее фотографии и портреты «посередине»; князю Кантакузену было чем увлечься. Разумеется, «представлены» и сам князь Михаил, и всякие «великие мира того» по обе стороны океана.
В заключение — о второй половине жизни четы Кантакузен; они, разумеется, имели преимущество перед другими эмигрантами; собственно, Юлия никак не подходила под понятие эмигрантки — она вернулась к себе домой; правда, свой личный «дом» надо было возводить заново. Михаил принял американское гражданство и был устроен в семейном бизнесе родственников жены по материнской линии; бывший кавалергард занялся выращиванием апельсинов во Флориде, а затем, в середине 1920‐х годов, стал вице-президентом First National Bank в Сарасоте. В 1934 году супруги разошлись; Михаил женился во второй раз; он умер в 1955 году. Юлия после развода уехала в Вашингтон; она вела отдел путешествий в «Сатердей ивнинг пост» и время от времени писала в «Женском журнале» (Ladies’ Home Journal). Замечу, что она не забывала о стране, где прошли, вероятно, лучшие и, безусловно, самые бурные годы ее жизни. Она активно участвовала в деятельности различных обществ помощи русским эмигрантам вскоре после своего вынужденного возвращения в Америку; ее дом служил местом встреч русских и позднее. Скончалась Юлия Кантакузен 4 октября 1975 года в возрасте 99 лет.
А теперь попробуйте сказать, что «так в жизни не бывает».
Гражданин княжества Лихтенштейн
(Н. А. Базили)
Четверть века тому назад автору этих строк впервые посчастливилось переступить порог Гуверовского института войны, революции и мира, что при Стэнфордском университете в Калифорнии. Мне, как вновь прибывшему visiting scholar, была устроена небольшая экскурсия по Институту. «А это, — сказала сотрудница Института, ответственная за иностранных исследователей, — мемориальная комната Николаса де Базили». «Чья, чья?» — вертелось на языке, но, дабы не посрамить российскую историческую науку вообще, а себя в частности, вместо вопроса я произвел неопределенное гмыканье. Выяснив, что бумаги Базили находятся здесь же, в знаменитом архиве Института (лучшем собрании материалов о России за ее пределами), я сразу же посмотрел опись его фонда. Среди корреспондентов и собеседников — Александр Бенуа, Александр Гучков, Василий Маклаков, Петр Струве… И еще полсотни «звезд» русской эмиграции.
Сразу же заказал несколько коробок материалов (благо что в Гуверовском архиве, в отличие от российских, материалы подаются максимум в течение двух часов, а заказывать их можно несколько раз в день). Из первой же коробки посыпались ордена и… подлинник меню (с императорским вензелем) «царского обеда» 3 марта 1917 года, то есть на следующий день после отречения императора от престола. Для любопытствующих: щи грибные, пирожки с кашей, мясо в красном вине и биточки из кур, персики борджю.
Русский дипломат Николай Базили не успел достичь высших дипломатических постов до большевистской революции; проведя большую часть жизни в эмиграции, не был особенно активен в эмигрантской политике. Между тем личностью он был незаурядной, и жизнь его, несмотря на передряги, выпавшие на долю его поколения, состоялась. Впрочем, не случись того, что случилось с Россией в 1917 году, он, несомненно, мог бы рассчитывать на иную биографию.
Однако по порядку. Николай Александрович Базили (де Базили), правнук одного из молдавских князей, перешедших в российское подданство после Русско-турецкой войны начала XIX века, происходил из семьи потомственных дипломатов. Его дед, Константин де Базили, был представителем России на различных международных конференциях, а в период Великих реформ Александра II посвятил себя земской деятельности. Отец Н. Базили, Александр, был старшим советником Министерства иностранных дел в ранге заместителя министра; по утверждению сына, именно он выдвинул идею о проведении конференции мира; инициатива дипломата была одобрена Николаем II, и, по призыву России, 1‐я Гаагская конференция мира состоялась в 1899 году. Неудивительно, что одним из трех российских делегатов был А. де Базили, которого сопровождал сын-студент.
