Бахметева многие считали противником Белого движения. Это нашло впоследствии отражение даже в одном из некрологов.
Историку… придется решать, — писал анонимный автор, возможно, М. М. Карпович, — кто был прав в некотором расхождении, возникшем между руководителями «белого движения» и Б. А. Бахметевым: они ли, хотевшие, чтобы он стал их дипломатическим агентом, или он, считавший, что может принести больше пользы, если останется в глазах американцев носителем идеи свободной России, которая «была и будет». Это не значит, конечно, что он отказывался помогать тем, кто боролся с большевиками на русской территории. Вероятно, все возможное в условиях того времени было им сделано. Но во многом он не одобрял политики руководителей «белого движения» и хотел сохранить свою от них независимость
[194].
Этого не отрицал бы и сам Бахметев; в начале 1921 года он подвергся неистовой критике со стороны В. Л. Бурцева на страницах парижского «Общего дела», игравшего в период Гражданской войны роль заграничного официоза сначала Деникина, а затем Врангеля. Бурцев обрушился на Бахметева за то, что он оказывал помощь левым кругам эмиграции, в частности Исполнительной комиссии членов Учредительного собрания, в то же время не поддержав в достаточной мере белые армии в ходе Гражданской войны. «Бурцев, я думаю, прав в одном, — писал Бахметев П. Н. Милюкову, — что никто из послов не держал себя более независимо по отношению к национальным правительствам и избегал солидаризироваться с ними. Он неправ, однако, упрекая меня в саботаже»
[195].
Бахметев, конечно, оказывал Белому движению и дипломатическую, и материальную поддержку. Похоже, что больше симпатий он испытывал к Колчаку; возможно, потому, что тот был в чем-то таким же «новым русским», как Бахметев, — ученым-гидрографом, путешественником, «технарем» — специалистом по минному делу, флотоводцем. Однако то ли сам Колчак, то ли его окружение относились к Бахметеву с подозрением. Несомненно, играло свою роль социал-демократическое прошлое Бахметева; возможно также, что независимое поведение посла не устраивало Омск.
Когда Колчак был признан основными антибольшевистскими силами верховным правителем России, а бывший царский министр иностранных дел Сазонов стал заграничным представителем не только Деникина, но и Колчака в ранге министра, то верховный правитель счел нужным официально подтвердить полномочия послов. Он утвердил всех, кроме Бахметева, активно боровшегося за признание Колчака. Сазонов добился у Колчака признания Бахметева и лишь после этого показал послу предыдущую телеграмму, содержавшую неприятные для него сведения. Этот инцидент, по мнению Бахметева, характеризовал отношения между «старым» и «новым». Впрочем, Бахметев сказал новому (старому) министру, что одобрение или неодобрение адмиралом его миссии никак не повлияло бы на его позиции в Вашингтоне, так как сам Колчак не признан. «Однако, несмотря на это крайне тупое и глупое отношение, — заявил посол Сазонову, — я намерен работать для признания колчаковского правительства, потому что я верю, при данных обстоятельствах, несмотря на то, что я знаю все его недостатки, это лучшее, что может быть сделано»
[196].
Колчаковское правительство было ближе к признанию союзниками, чем какое-либо другое из белых правительств. Союзников сдерживали колебания Вильсона, подозревавшего, что Колчак — монархист и реакционер. Этим подозрениям способствовали высказывания в Париже А. Ф. Керенского и некоторых других представителей революционной демократии, а также донесения американского посла в Пекине Пола Рейнша (Reinsch). Тогда в Омск «с инспекцией» был направлен американский посол в Токио Роланд Моррис.
Моррис, прибывший в Омск 21 июля 1919 года, три недели изучал положение. В своих донесениях он отмечал недостатки режима, недовольство населения колчаковской диктатурой; тем не менее он рекомендовал признание и оказание финансовой поддержки Колчаку, что должно было спасти его от надвигающегося краха. Колчак, как бы ни оценивать методы его управления, оставался наиболее серьезной альтернативой большевизму. Предложения Морриса достигли Госдепартамента в конце августа, накануне общенационального агитационного турне президента Вильсона в поддержку ратификации Версальского мирного договора. Так что чиновники Госдепартамента были озабочены совсем другими проблемами; к тому же почти все новости, приходившие в то время из Сибири, содержали сообщения об очередных победах Красной армии. Признание вновь было отложено. «Хотя Бахметев, только что вернувшийся из Парижа, продолжал свои обращения (о признании. — О. Б.) и говорил о перспективах Колчака в пылких выражениях, — с иронией писал Ф. Шуман, — Красная Армия убрала эту проблему из сферы практического рассмотрения»
[197]. «Бахметев боролся за американскую поддержку Колчака до самого конца», — пишет Линда Киллен
[198], оправдывая, сама того не ведая, предсказание Бахметева, сделанное им в письме к П. Н. Милюкову в апреле 1921 года:
…будущие историки, вероятно, покажут, что из всех представителей [России] я сделал, м[ожет] б[ыть] больше всего, чтобы подвести вопрос о признании колчаковского правительства к осуществлению, а также, вероятно, из всех послов оказал непосредственно наибольшую материальную и денежную помощь национальным армиям
[199].
Возможно, на долю антибольшевистского движения на Юге пришлось меньше посольских забот, в особенности при Деникине. Отчасти это объяснялось охлаждением американской администрации к русским делам и утратой доверия к антибольшевистским правительствам. В разговоре с Бахметевым Лонг как-то раз заметил, что «антибольшевистские силы сражаются с большевиками только немногим упорнее, чем друг с другом». Тот же Лонг высказал предположение, что иностранное военное вмешательство только помогает большевикам, позволяя им заявлять, что они сражаются с войсками союзников, а не с небольшими воинскими контингентами, противостоящими им на различных фронтах. После поражения Колчака Бахметев продолжал просить об американской поддержке для оставшихся антибольшевистских сил. Однако в декабре 1919 года Вильсон, Лансинг и Лонг пришли к выводу о необходимости вывести американские войска из Сибири, что и было завершено к апрелю 1920 года.
