Шелест назвал и имена «главных деятелей» «по ликвидации эвакуированных в Каттаро ценностей»: начальника Финансовой части Е. М. Балабанова, финансового представителя в Королевстве СХС барона А. Е. Тизенгаузена, начальника контрольной части сенатора Д. И. Никифорова, казначея Русской армии А. И. Цакони, помощника начальника контрольной части В. К. Пуницкого. «Их контрагенты, — писал Шелест, — посредники всех продаж — г. г. Гайдуков и Хлытчиев, обосновавшиеся в Белграде под фирмою „Руссосерб“ и нажившие на операциях продажи ценностей Ссудной Казны и учреждений Гос[ударственного] Банка не один десяток миллионов динар»
[305].
Шелесту на страницах «Последних новостей» отвечали не «обвиняемые», а кн. Павел Долгоруков, один из тех, кто дал как бы общественную санкцию продаже серебра. Отвергая обвинения Шелеста, он подчеркивал, что тот — уволенный служащий и сводит счеты со своим бывшим прямым и косвенным начальством.
Через неделю после появления статьи Шелеста по врангелевцам «выстрелили» «Дни», назвавшие руководство остатков Русской армии «торговым домом Врангель и Ко» и сообщившие, среди прочего, что после участия в продаже серебра кн. Павел Долгоруков заработал в Белграде прозвище «князя Серебряного». По утверждению газеты, готовилась еще одна продажа партии серебра; вырученные же ранее деньги шли на содержание «врангелевской компании»
[306].
Через месяц в двух номерах «Дней» появилась обширная статья «Серебряные операции Врангеля», в которой рассматривались, конечно небеспристрастно по отношению к политическим оппонентам, моральные и юридические аспекты продажи серебра. Автор статьи, подписавшийся инициалами «К. А.», подчеркивал, что большая часть закладов была внесена в Петроградскую ссудную казну в 1917 году, когда «за переполнением кладовых был прекращен прием вкладов». Опасаясь взятия Петрограда немцами, большевистских беспорядков, ограблений, люди «несли серебро в Ссудную Казну хотя бы в заклад, чтобы только поместить его в верном месте». Закладывали вещи, по мнению автора, подешевле, чтобы платить поменьше процентов, ибо настоящей целью было не получение ссуды, а сохранение самих вещей
[307].
Продажа чужого серебра ни в малейшей степени не нарушила интересы большевиков, разве что лишила их возможности заработать на этом достоянии России. Она касается только интересов частных лиц, притом людей состоятельных, ограбленных в совдепии большевиками и здесь «обработанных» белыми. Каждый заинтересованный ждет, когда же наступит «свое время»
[308] для выяснения разницы между отобранием мебели и книг в Москве и серебра, считавшегося спасенным, в Катарро. Какая разница в утверждении одних, что национализация домов, например, производится в интересах народа, и в утверждении князя (Павла Долгорукова. — О. Б.), что продажа серебра последовала для «нужд русского дела за границею»? Какая разница между непризнанием со стороны эмигрантов законности действий московских комиссаров и непризнанием со стороны коренного петербуржца, оставшегося там и твердо рассчитывающего на свое серебро, действий белградских генералов и «общественных деятелей»
[309].
Вероятно, в эти дни кем-то была выпущена почтовая карточка, на которой был помещен рисунок, изображающий Врангеля на коне, попирающем серебряный поднос, кувшин, подсвечник и т. п. В руках у Главнокомандующего была вилка, а к поясу вместо шашки приторочен серебряный половник. Надпись над рисунком гласила: «Картина лубок, изданная признательными лицами, потерпевшими от продажи их драгоценностей», под рисунком: «Герой нашего времени, волею судеб и катаррского серебра Петр IV Барон Врангель»
[310].
Автор «Дней» прямо обвинял Врангеля в краже серебра и указывал, что английская фирма, придерживавшаяся правила, что «золото, а следовательно, и серебро не пахнет ни кровью, ни вором», не случайно предпочла приобрести ценности у частной компании-посредника, а не напрямую у Врангеля, и в качестве серебряного лома. Ибо, возможно, уже имела ранее неприятность «встретиться с собственником купленной у большевиков вазы». Публицист предположил, что фирма «Руссосерб» была «подставным лицом» и именно поэтому посредник, не имевший «ни одного ф. ст.», купил в собственность у Врангеля серебра на 91 200 ф. ст. и продал его англичанину за 114 800 ф. ст., получив 20 % коммерческой прибыли
[311].
Напомним, что на самом деле сумма, полученная Врангелем, была иной — 110 800 ф. ст., а прибыль «Руссосерба», возможно, еще выше. Означает ли это, что фирма была в самом деле «подставным лицом» и прибыль была поделена между владельцами фирмы и врангелевскими финансистами? Секретная переписка служащих финансового ведомства Врангеля говорит скорее об обратном. С «Руссосербом» шел, во всех случаях продажи ценностей, упорный торг, и поначалу, как мы видели выше, Тизенгаузен и Ломейер пытались найти других покупателей на серебряную монету. Однако попытки продать ее Русско-славянскому, затем Адриатическому банку не увенчались успехом. Учитывая то, что деньги нужно было получить срочно и наличными (чеки, которыми расплачивался «Руссосерб», «обналичивались» без проблем и в несколько дней), а также далеко не бесспорный в правовом отношении характер операции, удивляться столь большой скидке покупателю не приходится.
Получали ли лично финансисты «комиссионные», о чем открыто писали недоброжелательно настроенные к Врангелю газеты? Например, досталось Ломейеру, о котором «Дни» писали, что он в короткий срок заработал «на разных комиссиях крупный капитал»
[312], не утверждая, впрочем, что речь идет именно о продаже серебра. Никаких данных, кроме «мнения», об этом не имеется. Заметим, правда, что участники операций по продаже ценностей не постеснялись премировать себя предметами не из благородных металлов, находившихся на складах Ссудной казны и не пошедших в продажу. Впоследствии Тизенгаузен был уволен за растрату, однако это никак не свидетельствует о его нечистоплотности в делах о продажах ценностей Ссудной казны. Да и в случае с растратой, поскольку официального следствия не проводилось, трудно установить, был ли в действиях Тизенгаузена корыстный умысел или же он сам был введен в заблуждение недобросовестным партнером
[313].
