Что же касается остальных — и немалых! — ценностей Ссудной казны, то с 1 января 1923 года, по словам генерала Миллера, «причисленные к заведованию имуществом Сс[удной] Казны служащие, — большею частью бывшие чины этого учреждения в Петрограде, — устранились от подчинения Главному Командованию, оставшееся имущество, перевезенное из Каттаро в Белград, было взято в свое ведение правительством Югославии»
[329]. По-видимому, служащие Ссудной казны, всю жизнь стоявшие на страже интересов своего учреждения и его клиентов, в конце концов взбунтовались против хозяйничания военных и разбазаривания вверенных им ценностей. Правительство Югославии, в целом вполне лояльно настроенное по отношению к Русской армии, также, по-видимому, не могло не реагировать на скандальные публикации в сербской и русской эмигрантской печати.
По утверждению И. Качаки, пользовавшегося материалами югославских архивов и югославской печати, «дальнейшая история казны связана со многими скандалами, кражами (и арестами за эти кражи служащих казны), секвестированиями, которыми королевское правительство пыталось приостановить неправильности в работе казны»
[330].
В 1924 году в Белград прибыло 657 оставшихся ящиков с ценностями Ссудной казны; в 1920 году их было в общей сложности 1618. Постепенно число ящиков сокращалось; иногда всплывали владельцы вкладов и оставшегося незначительного числа закладов, выкупавшие свое имущество. Однако очевидно, что таких случаев было не очень много.
В период нацистской оккупации, в 1942 году, по настоянию немецкого уполномоченного по хозяйственным делам доктора Франца Нейхаузена сербы передали остатки казны в распоряжение генерала В. В. Крейтера, назначенного в конце 1941 года начальником Русского бюро, ведавшего делами русских эмигрантов. В Русский дом на грузовиках было перевезено 122 больших ящика. Ценности передали без описи и не взвешивая. Заботливость нацистов объяснялась тем, что часть эмигрантов восторженно встретила приход оккупантов. Так, на здании бывшего русского посольства какими-то «энтузиастами» был выставлен плакат: «Победа Германии — освобождение России»
[331]. Более существенным было то, что на стороне нацистов сражался с югославскими партизанами Русский охранный корпус, сформированный в значительной степени из остатков Русской армии. Если не сам корпус, то члены семей военнослужащих финансировались, по-видимому, за счет продажи ценностей Ссудной казны.
В структуре Русского бюро был образован особый отдел во главе с военным юристом полковником Н. Э. Барановским. Задачей отдела являлось хранение Ссудной казны. На самом деле «хранение» было не более чем эвфемизмом. Экономический комитет, который должен был заниматься, по-видимому, изысканием средств на поддержку эмигрантов, открыл комиссионный магазин, через который продавались малоценные вещи, в том числе серебряные ложки, подстаканники, портсигары, полковые значки и т. п. Более ценные вещи продавались, по слухам, келейно и при участии служащих гестапо
[332].
Очень быстро деятельность Крейтера вызвала недовольство в эмигрантской среде. Профессором Е. П. Джунковским был подготовлен меморандум от 11 ноября 1942 года, в котором суммировались претензии эмигрантов к своему «заведующему», и вручен им Крейтеру. Специальный пункт был посвящен Серебряной казне:
Единственным источником средств для удовлетворения нужд эмиграции явилось имущество Санкт-Петербургской Ссудной Казны. На каких условиях оно получено, никому не известно. Это глубокая и непроницаемая тайна, сопровождаемая отсутствием общественного контроля. Что продано и на какую сумму — неизвестно. Неизвестен и общий бюджет Бюро (но известны огромные суммы оплаты высших служащих). Неизвестно, на какую сумму следует продавать для исполнения бюджета. Продажа же, ввиду роста цен, должна производиться постепенно. Не только эмиграции, но и самому Бюро неизвестна общая стоимость фонда и даже его содержание. Приняли по счету ящиков без составления описи. Очевидно, крайне торопились… Легкомыслие, с которым велось все это дело, можно назвать преступным — и у эмиграции возникают большие сомнения в смысле охраны ее интересов при ликвидации исключительно ценного имущества. А между тем это единственное достояние обездоленных русских людей, и катастрофа на этом фронте есть общая катастрофа. После отобрания фонда от сербов, которые бережно его хранили, говорить с ними о материальной помощи не приходится. Поэтому выяснение вопроса «серебряного фонда» есть неотложная задача дня. Сторонники тайны должны быть устранены, и дело должно быть поведено открыто. Этого требуют не только жизненные интересы, но и достоинство русского имени
[333].
Крейтер пригласил Джунковского для объяснений и проинформировал профессора, что «серебряный фонд» дан немцами в качестве источника средств на три года и оценен в 30 тыс. динаров.
По утверждению историка русской эмиграции в Югославии и религиозного писателя В. А. Маевского, находившегося в указанное время в Белграде, «последнее совершенно противоречило действительности: часть вещей не была еще и распакована, а бывшие служащие Ссудной Казны утверждали, что там имеются древние, редкие и драгоценные вещи. Во всяком случае за один только год начальствования ген<ерала> Крейтера израсходовало Бюро 17 000 000 динар. Спрашивается: на что?»
[334].
Дальнейшая история Ссудной казны изложена в статье полковника Генерального штаба, в годы Второй мировой войны — обер-лейтенанта Русского корпуса Ю. В. Сербина, опубликованной в газете «За Правду», выходившей в Буэнос-Айресе (№ 317 от 8 октября 1955). К сожалению, этот номер газеты остался нам недоступен, но основная часть статьи воспроизведена в книге Маевского. Сербин жил в эмиграции в Югославии; затем перебрался с Русским корпусом в Германию, где в первые послевоенные годы находился в лагере ди-пи (перемещенных лиц) в Дахау, после чего с «остановкой» в Австрии эмигрировал в Аргентину. Судя по тому, что он сообщает весьма колоритные детали, Сербин был если не участником, то непосредственным свидетелем событий.
По данным Сербина, в 1944 году в Вену были отправлены последние 20 ящиков
[335] имущества Ссудной казны для передачи в дальнейшем генералу А. А. Власову. С этой целью ящики переправили в Мюнхен. Однако попали они в конечном счете в руки американских военных. Оставшиеся 18 ящиков (два пропали при перевозке из Вены в Мюнхен) были переданы 7 октября 1948 года в Мюнхене американскими оккупационными властями русской эмигрантской организации (Союз Андреевского флага, сокр. САФ) генерал-лейтенанта П. В. Глазенапа. В САФ входили преимущественно бывшие власовцы. Глазенап составил подробную опись всего имущества, причем оказалось, что в ящиках, кроме некоторого количества старинных икон, содержался серебряный лом, преимущественно ложки
[336].
