Касаний старика он больше не чувствовал.
Затем — совсем новое ощущение. Много мелких уколов. Но совсем не больно. Будто маленькие холодные перышки падают на лицо и тело. Он высунул язык и поймал ледяную колючку. Она тотчас растаяла. Он поймал еще одну, и еще, и еще… Джонас улыбнулся.
Краем сознания он понимал, что лежит в комнате, в Пристройке. Но другая, отдельная часть его знала, что он сидит и под ним вовсе не мягкое покрывало, а что-то плоское и жесткое. Его руки держали (оставаясь лежать вытянутыми вдоль тела) грубую мокрую веревку.
И он видел, хотя глаза его были закрыты. Он видел яркий поток кружащихся кристаллов, и эти кристаллы покрывали его руки холодным мехом.
Он видел свое дыхание.
Сквозь этот кружащийся вихрь — внезапно он понял, что это и есть снег, о котором говорил старик, — он мог видеть далеко вокруг. Точнее, вниз — он находился на возвышении. Земля была покрыта густым пушистым снегом, но он сидел не на земле, а на чем-то твердом и плоском.
«Санки» — пришло вдруг слово. Он сидит на чем-то, что называется санки. И эти санки стоят на самой вершине чего-то длинного и высокого, что растет прямо из земли. Хотя он думал именно такими словами, его новое сознание подсказывало другое слово — «холм».
Затем санки вместе с Джонасом начали двигаться сквозь снегопад, и он мгновенно понял, что спускается. Никто ему этого не объяснял. Он просто понял.
Ветер бил ему в лицо, когда он ехал сквозь вещество под названием «снег» на предмете под названием «санки», который скользит при помощи — теперь он это знал — «полозьев».
Разобравшись со всеми определениями, Джонас смог сполна отдаться восхитительным ощущениям: скорость, чистый холодный воздух, тишина; ему было и радостно, и спокойно.
Постепенно наклон уменьшался, холм становился все более пологим, а санки замедляли движение — им мешали кучи снега, и Джонас всем телом подался вперед, надеясь заставить санки двигаться дальше.
Тонкие полозья окончательно застряли в снегу, и санки остановились. Он сидел, тяжело дыша, сжимая в холодных руках веревку. Наконец он попробовал открыть глаза — не те, что видели холм, санки и снег, они и так были все время открыты, а свои обычные глаза. Джонас открыл глаза и увидел, что по-прежнему лежит на кровати, ни на миллиметр не сдвинулся.
Старик сидел рядом и смотрел на него.
— Как ты себя чувствуешь?
Джонас сел и попытался ответить честно.
— Я удивлен, — сказал он, подумав.
Старик утер лоб рукавом.
— Уф, это было утомительно. Но знаешь, даже это маленькое воспоминание, которое я передал тебе… Я думаю, мне уже стало легче.
— Вы хотите сказать… Я же могу задавать вопросы, да?
Мужчина ободряюще кивнул.
— Вы хотите сказать, что у вас больше нет этого воспоминания — про катание на санках?
— Ну да. Ноша стала чуть легче.
— Но было так здорово! А теперь у вас его больше нет! Я его забрал!
Старик рассмеялся.
— Я дал тебе один спуск на одних санках с одного холма одним снежным днем. У меня целый мир этих воспоминаний. Я могу давать их тебе одно за другим тысячу раз, и еще останется.
— То есть, выходит, мы можем это сделать опять? Мне очень хочется. Я наверное, смогу ими управлять, дергая за веревку. В этот раз я даже не попробовал.
Старик с улыбкой покачал головой.
— Может, как-нибудь потом, для развлечения. Но у нас нет времени на игры. Я просто хотел показать тебе, как это действует. А теперь ложись. Я хочу…
Джонас послушно лег. Ему ужасно хотелось снова испытать что-нибудь такое. Но тут он понял, что у него куча вопросов.
— Почему у нас нет ни снега, ни санок, ни холмов? — спросил он. — И когда они были? Когда мои родители были детьми, у них были санки? А у вас?
Старик пожал плечами.
— Нет. Это очень давнее воспоминание. Вот почему это было так утомительно — я должен был протянуть его через многие поколения. Я получил его, когда сам стал Принимающим, и предыдущий Принимающий тоже тянул его издалека.
— Но что же случилось со всем этим? Со снегом и со всем остальным?
— Управление Климатом. Снег затрудняет произрастание злаков, сокращает количество урожаев в году. Непредсказуемая погода мешала транспортировке продуктов — иногда делала ее просто невозможной. Это было непрактично, так что, когда мы пришли к Одинаковости, переменчивую погоду упразднили. И холмы тоже, — добавил он. — Они тоже мешали перевозить продовольствие. Грузовики, автобусы — холмы замедляли их движение. Так что вот, — старик взмахнул рукой, как будто заставляя холмы исчезнуть. — Одинаковость, — заключил он.
Джонас нахмурился.
— Хорошо бы все это было. Хотя бы иногда.
Старик улыбнулся.
— Я тоже так думаю. Но это не нам решать.
— Но сэр, ведь у вас такая власть…
— Почет, — поправил его старик. — Почет, вот что у меня есть. И у тебя будет. И тогда ты поймешь, что почет и власть — разные вещи.
— Теперь ложись. Раз мы заговорили о погоде, я покажу тебе еще кое-что. Только я не буду говорить тебе, как это называется, — хочу проверить уровень восприятия. Ты должен уловить название сам. В прошлый раз я проговорился — произнес все слова заранее — и «снег», и «санки», и «холм».
Не дожидаясь его указаний, Джонас закрыл глаза. Он опять почувствовал ладони старика на своей спине. На этот раз ощущения пришли гораздо быстрее. Ладони не стали холоднее — наоборот, нагрелись. И даже слегка вспотели. Тепло распространялось от спины к плечам, затем по шее и лицу. Он чувствовал его всем телом, даже сквозь одежду, и это было очень приятно. Он, как и в прошлый раз, облизал губы и почувствовал языком теплый влажный воздух.
Он не двигался. Санок не было. Он просто лежал один и ощущал тепло. Оно шло откуда-то сверху. Это было не так захватывающе, как катание на санках, но ему было хорошо и спокойно. Вдруг пришло понимание: «Солнечный свет». Затем он понял, что свет идет сверху.
Потом все закончилось.
— Солнечный свет, — сказал Джонас, открывая глаза.
— Отлично. Ты принял слово. Это облегчает мою работу. Меньше придется объяснять.
— И он шел с неба.
— Правильно. Так было раньше.
— До Одинаковости. До Управления Климатом, — добавил Джонас.
Старик рассмеялся.
— Ты хорошо принимаешь и быстро учишься. Я очень тобой доволен. Думаю, на сегодня хватит. Отличное начало.
Джонаса беспокоила одна вещь.
— Сэр, на Церемонии Главная Старейшина сказала — и вы тоже говорили, — что будет больно. Так что я немного испугался. Но это было совсем не больно. Даже наоборот — мне очень понравилось.
