Дающий улыбнулся.
— Правила, запрещающего мне это, нет. И у меня была супруга. Ты забываешь, сколько мне лет. Моя бывшая супруга сейчас живет вместе с остальными Бездетными Взрослыми.
— Ох, конечно.
Джонас действительно забыл, что Дающий уже не молод. Жизнь Взрослых в коммуне с возрастом менялась. Они больше не были нужны для создания Семейных Ячеек. Родители Джонаса, когда они с Лили вырастут, тоже будут жить с другими Бездетными Взрослыми.
— Ты тоже сможешь подать прошение на подбор супруги, если захочешь. Но предупреждаю, тебе будет непросто. Например, потому, что членам коммуны запрещено читать книги. Мы с тобой — единственные, кто имеет доступ к книгам.
Джонас посмотрел на коллекцию книг в комнате. Теперь он иногда видел, какого они цвета. За все эти часы, что они с Дающим провели здесь, работая с воспоминаниями, он так и не открыл ни одной. Но он читал названия и знал, что в этих книгах — вся мудрость веков и что когда-нибудь они все будут принадлежать ему.
— То есть, если у меня будет супруга и, возможно, дети, мне придется прятать от них книги?
— Да, именно так, мне не разрешалось давать книги супруге. Есть и другие сложности. Помнишь правило, в котором говорится, что новый Принимающий не может обсуждать ни с кем Обучение?
Джонас кивнул. Он прекрасно помнил это правило — со временем оказалось, что это самое обидное из всех ограничений, которые накладывало на него избрание.
— Когда мы закончим работу и ты официально станешь новым Принимающим, тебе дадут новый свод правил. Правил, которым следую я. И вряд ли тебя удивит то, что мне запрещено разговаривать о работе с кем бы то ни было, кроме нового Принимающего. То есть кроме тебя. Огромной частью твоей жизни нельзя будет поделиться с семьей. Это тяжело, Джонас. Мне было тяжело. Ты понимаешь, что воспоминания — это и есть моя жизнь?
Джонас опять кивнул, хотя и был озадачен. Разве жизнь не состоит из тех вещей, что ты делаешь каждый день?
— Я видел, что вы ходите на прогулки.
Дающий вздохнул.
— Да, я гуляю. Ем в положенное время. И когда меня вызывает Комитет Старейшин, я прихожу к ним, чтобы дать совет.
— И часто вы даете им советы?
Джонаса пугала перспектива давать советы Старейшинам.
Но Дающий покачал головой.
— Редко. Только если они сталкиваются с чем-то совершенно новым. Тогда они вызывают меня, чтобы я обратился к воспоминаниям и дал им совет. Но это происходит совсем не часто. Я был бы рад, чтобы они пользовались моими знаниями чаще — есть столько вещей, которые я мог бы им рассказать, иногда мне так хочется, чтобы люди изменились. Но они не хотят меняться. Жизнь в коммуне так проста и предсказуема — так безболезненна. Это то, что они выбрали.
— Зачем вообще тогда нужен Принимающий, раз они не хотят его слушать? — спросил Джонас.
— Они нуждаются во мне. И в тебе, — строго сказал Дающий. — Им об этом напомнили десять лет назад.
— А что произошло десять лет назад? — спросил Джонас. — А, знаю, вы обучали преемника, и из этого ничего не вышло. Так что же произошло?
Дающий грустно улыбнулся.
— Когда новый Принимающий потерпел неудачу, все воспоминания, которые я успел ему передать, высвободились. Они не вернулись ко мне. Они оказались… — он замолчал, пытаясь подобрать слово, — я не знаю точно где. Наверное, там, где они были раньше, до создания Принимающих. Где-то там… — он махнул рукой. — Люди получили к ним доступ. Думаю, когда-то так и было. Все имели доступ к воспоминаниям. Наступил полнейший хаос, некоторое время люди в коммуне страдали. Постепенно они приняли воспоминания, и все улеглось. Но это, безусловно, показало им, зачем нужен Принимающий. Чтобы хранить всю эту боль. И знание.
— Но вам же приходится постоянно страдать! — воскликнул Джонас.
Дающий кивнул.
— И тебе придется. Такова моя жизнь. Такой будет и твоя.
Джонас попробовал представить себе, что его ждет.
— Это, а еще прогулки, еда и… — он окинул взглядом полки, — чтение? И все?
Дающий покачал головой.
— Это то, что я делаю. А вся моя жизнь — здесь.
— В этой комнате?
Дающий опять покачал головой. Он положил руки себе на лоб и на грудь.
— Нет, здесь — во мне самом. Там, где воспоминания.
— Мои Инструкторы по науке и технологиям рассказали мне, как работает мозг, — со знанием дела сообщил Джонас. — В нем есть электрические импульсы. Как в компьютере. И если определенную часть мозга стимулировать электродом, то… — Джонас остановился, заметив странное выражение лица Дающего.
— Они ничего не знают, — горько сказал Дающий.
Джонас не верил своим ушам. С первого дня Обучения они нарушали правило, касающееся грубости, и Джонас уже к этому привык. Но то, что Дающий сказал сейчас, — совсем другое дело. Это не просто нарушение Правил, а страшное обвинение. А что если кто-нибудь слышал?
Он бросил взгляд на громкоговоритель, с ужасом думая, что Комитет сейчас мог их слушать, как может слушать всех остальных в любое время суток. Но, как и всегда во время их занятий, переключатель был передвинут на «выкл.».
— Ничего? — прошептал Джонас. — Но мои Инструкторы…
Дающий раздраженно махнул рукой.
— Ну конечно, твои Инструкторы отлично обучены. Они знают все свои научные факты. Все без исключения отлично обучены своей работе. Просто без воспоминаний все бессмысленно. Они передали это бремя мне. И тому, кто был до меня. И тому, кто был до него.
— И тому, кто был до него, и еще и еще раньше… — сказал Джонас, потому что эта фраза всегда заканчивалась именно так.
Дающий улыбнулся, но улыбка получилась недоброй.
— Правильно. И следующим будешь ты. Это великий почет.
— Да, сэр. Они говорили это на Церемонии. Самый большой почет.
Бывали дни, когда занятия отменялись. Дающий сидел в своей комнате бледный, сгорбившийся, покрытый испариной и отсылал Джонаса домой, едва тот открывал дверь.
— Уходи, — с трудом говорил Дающий. — Сегодня мне больно. Приходи завтра.
В такие дни расстроенный Джонас отправлялся гулять по берегу реки. Кроме него, на тропинке никого не было — только изредка попадались Доставщики Еды или Ландшафтные Рабочие. Младшие были в Детском Центре, дети постарше — на добровольной работе или на Обучении.
Оставшись один, Джонас тренировал память. Он выискивал глазами вспышки зеленого, который, он точно знал, притаился в кустарнике. Когда у него, наконец, получалось, он старался задержать цвет в сознании, сделать его ярче, пока не начинала болеть голова. Тогда он отпускал его, и зеленый исчезал. Джонас глядел на плоское, бесцветное небо, вытягивая из него голубой, он вспоминал солнечный свет, пока, на короткое мгновение, не начинал ощущать тепло.
