Джонас знал, что у него в запасе еще несколько ночных часов, потом все поймут, что он сбежал. Так что он ожесточенно крутил педали, надеясь, что усталость не одолеет его. Шло время, расстояние между ним и коммуной увеличивалось. Он не успел получить воспоминания о силе и храбрости, которые Дающий собирался ему передать. Так что он рассчитывал только на то, что имел, и надеялся, что этого хватит.
Он объезжал коммуны, то и дело попадавшиеся на его пути. Но их становилось все меньше, он все чаще ехал просто по пустой дороге. Ноги сначала болели, потом он перестал их чувствовать.
На рассвете Гейб начал ворочаться. Они ехали по пустынной местности, поля вдоль дороги сменялись зарослями деревьев. Джонас заметил ручей и направился к нему по ухабистой тропинке. Гейб, который давно уже проснулся, хохотал каждый раз, как велосипед подпрыгивал на кочке.
Джонас расстегнул ремни и снял Гейба с велосипеда. Он смотрел, как Гейб увлеченно исследует траву и хворост. Джонас спрятал велосипед в кустах.
— Завтрак, Гейб!
Джонас покормил Гейба и поел сам. Наполнил чашку, которую захватил из дома, водой из ручья и поднес ее ко рту Гейба. Потом напился сам и сел на траву.
Джонас смотрел, как веселится малыш. Сам он был изнурен. Он понимал, что ему нужно поспать, дать отдохнуть мышцам, подготовиться к следующей изматывающей поездке. При свете дня ехать он не мог, это было опасно.
Скоро их начнут искать.
Он нашел укромное место в зарослях, взял малыша и лег. Гэбриэл радостно отбивался — он решил, что это игра. Дома они часто так играли — Джонас щекотал его, и они смеялись.
— Прости, Гейб, — сказал Джонас. — Я знаю, что сейчас утро и ты только что проснулся. Но нам надо поспать.
Он обнял Гейба и погладил его, ласково приговаривая. Потом прижал к его спине руки и передал ему воспоминание об ужасной усталости. Через секунду Гейб уронил головку ему на грудь.
Вместе беглецы проспали первый опасный день.
Страшней всего были самолеты. Прошло уже много дней, Джонас не знал, сколько. Путешествие приобрело распорядок: днем — сон под густыми деревьями, поиск воды, распределение крупиц еды. А ночью — бесконечные мили езды.
Его мышцы окрепли. Ноги болели только перед сном. Но они стали гораздо сильнее, и Джонасу теперь реже нужно было останавливаться для отдыха. Иногда он останавливался, и они с Гейбом вместе бегали по дороге или по полю в темноте. Но каждый раз, когда он возвращался к велосипеду и закреплял никогда не жалующегося малыша в кресле, его ноги были готовы крутить педали. Так что сил ему хватало и без воспоминаний Дающего, которые он должен был получить, если бы все пошло по плану.
Но когда появлялись самолеты, он жалел, что не успел получить мужества.
Он знал, что это поисковые самолеты. Они летели так низко, что будили его шумом двигателей, и иногда, выглядывая из своего укрытия, Джонас мог рассмотреть лица пилотов.
Он знал, что они не различают цветов, что цвет его кожи, золотые кудряшки Гейба для них — просто пятна серого на сером же фоне. Но он помнил, как на уроке науки и технологий им рассказывали, что поисковые самолеты снабжены датчиками тепла. Так они могли обнаружить двух живых существ, спрятавшихся в кустарнике.
Поэтому каждый раз, заслышав рев двигателя, он передавал Гэбриэлу воспоминания о снеге и вызывал их сам. Они оба холодели, и когда самолеты улетали, еще долго дрожали, прижимаясь друг к другу, пока вновь не приходил сон.
Иногда, передавая воспоминания Гэбриэлу, Джонас чувствовал, что они стали менее отчетливыми. Это то, на что он надеялся, то, чего они с Дающим ждали — что по мере удаления от коммуны, он будет терять воспоминания, оставлять их людям. Но теперь, когда они ему были так нужны для защиты от самолетов, для выживания, он изо всех сил старался удержать воспоминания о холоде как можно дольше.
Обычно самолеты появлялись днем, пока они прятались. Но и ночью он был начеку, постоянно прислушиваясь. Гэбриэл тоже слушал и кричал «Самолет! Самолет!» даже раньше, чем Джонас различал пугающий шум. Когда поисковики появлялись ночью, Джонас мгновенно съезжал с дороги к ближайшему дереву или кусту, бросался наземь и делал себя и малыша холодными. И иногда в самую последнюю секунду.
Когда он ехал ночами по пустынной дороге, оставив все коммуны далеко позади, не видя никаких следов человеческого присутствия, он все равно был постоянно начеку, высматривая подходящее укрытие на случай, если появятся самолеты.
Но постепенно самолеты почти перестали появляться. Они прилетали редко и уже не опускались так низко и не летели так медленно, как будто поиск стал бессистемным и бессмысленным. Наконец пришел день, когда они ни разу не появились. Не появились они и ночью.
22
Пейзаж менялся. Сперва почти незаметно. Дорога стала более широкой и менее ровной. Судя по всему, Дорожные Рабочие ею не занимались. Стало гораздо труднее удерживать равновесие на велосипеде — переднее колесо то и дело подскакивало на ухабах и проваливалось в рытвины.
Как-то ночью Джонас упал — велосипед наехал на булыжник. Джонас сразу проверил, в порядке ли Гэбриэл — ребенок, надежно закрепленный в кресле, не пострадал, разве что испугался, когда велосипед завалился набок. А вот Джонас вывихнул лодыжку и разодрал коленки. Сквозь порванную штанину сочилась кровь. Морщась от боли, он поднял велосипед, поправил кресло и успокоил Гейба.
В какой-то момент Джонас решился ехать при свете дня. Он уже совсем не боялся самолетов, которые, казалось, были далеко в прошлом. Но теперь его мучили новые страхи. Необычный ландшафт скрывал неведомые опасности.
Деревьев становилось все больше, леса вдоль дороги были все темнее и таинственнее. Ручьев тоже стало больше — теперь они часто останавливались попить. Джонас морщась промывал коленки. Опухшую, постоянно ноющую лодыжку он опускал прямо в придорожные канавки — холодная вода успокаивала боль.
Он осознал теперь, что Гэбриэл полностью зависит от него, от его неубывающих сил.
Они увидели свой первый водопад. И первое живое существо.
— Самолет! Самолет! — закричал Гейб, и Джонас стремительно скатился в кусты, хотя уже давным-давно не видел никаких самолетов, да и сейчас не слышал шума двигателя. Он остановился и обернулся к Гейбу. Малыш показывал пальчиком на небо.
В ужасе Джонас поднял глаза, но вместо самолета увидел что-то другое. Он это видел в первый раз, но ускользающие воспоминания подсказали ему название — птица.
Вскоре птиц стало очень много, они парили в небе, иногда были слышны их крики. Дети видели оленя, а однажды на обочине дороги встретили смешного рыже-коричневого зверька с пушистым хвостом. Зверек смотрел на них с любопытством. Джонас не знал, как он называется, но остановился, и они глядели друг на друга, пока зверек не скрылся в лесу.
Все это было так необычно. После такой предсказуемой жизни в Одинаковости Джонаса переполняли новые ощущения и знания, которые дарил ему каждый поворот дороги. Он снова и снова тормозил, чтобы полюбоваться дикими цветами, насладиться переливами птичьих трелей или трепетанием листьев на ветру. За все двенадцать лет, прожитые в коммуне, он никогда не переживал такое простое и такое острое счастье.
