«Вроде всё как у всех и как-то не так. А, может, он меня еще и обрадует знанием английского!?».
Пауль с надеждой во взгляде вопросительно уставился на визитера. И тот, в самом деле, порадовал его, произнеся:
— Guten Morgen!
Шлиман с глумливой учтивостью улыбнулся тому в ответ, считая, что на «Гутен морген» все познания этого мальца и закончатся, но ошибся! Импозантный посетитель, знал не только немецкий, но продолжил на отличном английском:
— Мне сказали, уважаемый, Вы искали проводника?
Шлиман кивнул.
— И хотите найти древний храм, на котором Солон прочел надписи об Атлантиде?
Он опять кивнул, не зная как реагировать на этот настойчивый монолог.
— Я могу Вам быть полезен…
Снисходительная улыбка немца сменилась радостным приветствием:
— Willkommen!
II
Каир. 1985. 6 июля. 12.30
— А не погиб ли фараон Эхнатон в Красном море? — прошептала Настя, открывая глаза. (Идиотский вопрос, но прозвучал он совершенно осознано.) — Где я?!
Обвела взглядом комнату.
Я не в отеле… — подумала, но не испугалась, лишь немного удивилась.
В комнате приятно пахло яблоневым цветом. Глубоко вдохнула. На сердце — легко, мысли — плавные и отчего-то бирюзового оттенка, не беспокоят прежние вопросы, о старике Шахе — забылось, словно и не было его. На душе тихо и благостно.
Настя еще раз глубоко вздохнула — как же хорошо здесь!
Приподнявшись на локте, осмотрелась — небольшая светлая комната, почти под потолком узкие оконца, с красивейшими резными решетками, и свет струится сквозь них плавными линиями. Такая же решетка над узким входным проёмом. Настя заглянула в него — темно, но дверей нет, странно! Невысокий подиум, на котором она лежала, покрыт пушистым ковром и множеством атласных подушек, в углу серый кованый сундук — вот и всё убранство — настоящий арабский дом.
Она опустилась на подушки, под голову ещё одну и, уставившись на резное оконце под потолком, забормотала:
— Не Эхнатон ли был тем таинственным фараоном Исхода? Не он ли нёсся за уходящими евреями, через «разверзшиеся воды» Красного моря? Возможно ли, принять этот вопрос уместным? Возможно ли, ответить на него утвердительно? Нет! — Настя скептически улыбнулась, — Нет, конечно же, нет!
Довольная собой и выводом, который ей так понравился, она уснула, вернее сказать, вновь провалилась в вату сна — мягкого, пушистого, обволакивающего, уснула, как куколка мотылька в коконе, но сон был хоть и глубоким, но не долгим…
— Ну, а почему бы и нет? — резко открыв глаза, продолжила она. — Возможно, жена Эхнатона — Нефертити — была именно той царицей, что нашла корзинку с младенцем, дала ему имя Моисей, и вырастила его, как своего сына. Вероятно, живя при дворе Эхнатона, Моисей впитал в себя основы веры в Единого Бога. Ведь Эхнатон так истинно веровал в единого Бога — бога солнечного диска Атона, как это было тогда революционно! И сколько сходства в его верованиях с ранним христианством! Возможно, у этих учений был один духовный лидер?!
Да, вероятно, Аня права — фараоном Исхода мог быть не кто иной, как фараон Эхнатон… или нет? А может, наоборот? — и вновь Настя улыбнулась, — её явно забавляла игра ума и то, как по-иному она сейчас мыслила — остро, ясно, — мысли были отчего-то очень яркими, как вспышки в сознании.
— Почему Эхнатон? Должна размышлять о персоналиях своей диссертации, например, о Рамсесе, о его сынах…, или…, возможно, фараоном Исхода был вообще кто — то иной, например, отец Эхнатона — Аменхотеп III, или какой-нибудь Тутмос, почему нет?
Настя задумалась, как интересно бывает посмотреть на всё со стороны, когда тебе вот так легко и безмятежно.
А ещё, почему — то, забавляло и то, что не зная, где находится, она не испытывала страха, её лишь мягко сковывала необъяснимая леность — легчайшей паутинкой обволакивал яблочный терпкий запах и успокаивал.
Но мозг работал на редкость продуктивно: то приятное плавное течение мыслей, то яркие вспышки и осознание даже сложных вопросов было очень чёткое, как подсвеченное изнутри.
И сомнения, что мучили несколько дней подряд, теперь не бередили душу, не разрывали мозг, не давили, а были всего лишь реальностью и существовали где-то совсем рядом, совершенно не беспокоя, и плыли в параллельном сознании. («Откуда у меня параллельное сознание? Сознание-то одно! Но нет! Два!» Она чувствовала, что у неё их два!)
Терпкий яблочный дым все витал над ней, окутывая…, успокаивая…, умиротворяя…
Она опять, улыбнулась своей полной безмятежности и безразличию ко всему, даже к тому, что они с Аней обе так далеки от разгадок тайн Исхода.
— Аня, вероятно, права… Мумии Эхнатона нет! А значит — фараоном Исхода может быть только — он! Да… как-то для меня это не очень весело…, но… если это Истина — пусть так и будет!
Настя помолчала и уже серьезно, как, если бы она стояла за кафедрой в университете, произнесла (ей показалось, что голос ее звонок, резок, напорист, но на самом деле голос был очень даже тих и нетороплив):
— Ранее в кругах египтологов была версия, что фараоном Исхода являлся Мернептах. Почему так считали? Да, Бог их знает!
— Но позже нашли мумию Мернептаха, и сейчас она покоится в Каирском музее, а это доказывает только то, что не его тело разъело солью в Красном море! Но вот что-то в годах его жизни не вырисовывается, тем более, если принять во внимание Библейские рассказы… И вот что-то здесь лишнее! Или даты неточны, или Мернептах хитрил — присваивал себе чужие как памятники, так и деяния, поэтому историки запутались…
В музее, совершенно случайно, она наткнулась на так называемую «стелу Израиля», на этикетке перевод иероглифов гласил: «Израиль опустошен и не имеет семян». (Поставил стелу еще Аменхотеп III, но когда к власти пришел шестидесятилетний Мернептах, который отлично понимал, что времени на создание своих памятников у него мало, то узурпировал стелу и нанес на нее надпись о своих «подвигах».)
Надпись на стеле недвусмысленно говорит, что ко времени правления Мернептаха Израиль уже был интегрирован! И это красноречиво доказывает — Мернептах никак не мог быть фараоном Исхода! Израиль уже был! Вот это — единственное упоминание Израиля в анналах истории, — есть весомое доказательство, что Аня к истине, возможно, ближе, нежели она сама! А еще… мумии предполагаемых фараонов Исхода — Мернептаха и Рамсеса II — мирно покоятся в стеклянных саркофагах в Каирском музее. Эхнатон же — нет… Истина, как известно, рождается в спорах, но у неё нет никаких весомых доказательств собственной версии, чтобы спорить.
Единственное, у нее была лишь чуть видимая нить или даже, пунктир — предположение, очень, надо сказать, крамольное предположение, а именно: глобального Исхода евреев из Египта не было!
