Неферкемет застыла, как окаменела, а он, покрывая ее шею страстными поцелуями, твердил:
— Уйдем, любимая, уйдём…
Неферкемет оборвала его.
— Нет, я не могу уйти…
— Но почему? — слишком резко остановил ее на полуслове, и чуть встряхнув, спросил, — Почему?
— Он любит меня! — ответила она твердо, но сердце от чего-то сжалось.
— Любит! — обиженно дернул плечом юноша, — Любит и прочит в жены твоему малолетнему брату! Или своему злейшему врагу — хеттскому царю?! Это ты называешь «Любит»?
— Хаттусили не враг! Теперь не враг! Хетты теперь нам не враги! Хаттусили и отец обменялись дарами и скрепили мир силой Амона.
— Нет, моя любимая, они скрепят мир не дарами, а тобой, твоей жизнью! Тобой торгуют как инжиром на базаре! — и он вновь легонько тряхнул ее, — ты понимаешь это?!
— Пусть так! Мир и согласие между нашими землями утвердятся на долгие годы!
— На долгие ли?
Неферкемет опустила глаза.
— Не знаю…
— Он отправит тебя в Хаттусу, хеттскому царю, а сам будет ждать его дочь — рыжеволосую красавицу. Да, ладно она! Пусть занимает, отведенное ей место в Та-Мари — «земле любви», пусть будет одной из многих, пусть ее голос сольется в общую песню любви. Не всё ли равно, какую песнь она будет петь ему?! Но ты!? Подумай, они же отправят тебя как ослицу, нагруженную дарами…
— Не отправят! — резко, сверкнув глазами, оборвала любимого Неферкемет.
— Я слышал! Слышал…, как Мернептах говорил…
— Да? Мернептах говорил? Странно! А ведь он лучше других знает, что меня нельзя подарить в гарем чужого правителя, даже в качестве первой из принцесс! Даже чтобы скрепить такой договор… Он знает… что я…
— Знает! — не слышал ее любимый, — Знает и то, как ты ненавидишь его, и что никогда не возьмешь его в мужья, а поэтому старается сосватать именно тебя хеттскому царю, чтобы твое место наследной принцессы заняла другая дочь Рамсеса, и чтобы облегчила ему путь к священному трону Гора. Мернептах не перед чем не остановится! Он уже двоих отправил к Западным Берегам! Твоих братьев! И для остальных, кто ещё впереди, кто стоит сейчас у трона, готовит новые Ладьи Вечности!
Она отвернулась от любимого, прошептала:
— Не говори так! Братья погибли в бою…
— Милая, я могу не говорить, могу щадить тебя, понимая — они твои братья и каждый из них мог стать твоим мужем, но то, что знают все — не утаить! Мернептах позаботился о них… И для тебя — это не тайна! Тайна лишь для твоего отца. Как, скажи, два полных сил наследника, один за другим постучались в Дом Вечности?
— Не надо! Не надо! Я не хочу даже слышать об этом! Если так свершилось — значит так было угодно Богам.
— Не Богам! Мернептаху! И ты знаешь это!
— Нет!
— Не мстя ему за эти злодеяния, ты кормишь его дерзость!
— Остановись! Не порочь имя моего брата, его бессмертную душу. Остановись! — взмолилась она, но глаза гневно сверкнули.
— Кривые мысли у Мернептаха! — более спокойным уже голосом сказал ревнивец. — Ствол кривой, разве тень будет прямой? (древнеегипетская пословица.)
Принцесса молчала.
Она пристально смотрела на него, как будто не решаясь сказать что-то очень важное, помолчав, произнесла уже совершенно другим голосом — полным внутренней силы и света:
— Знаешь, я уже никогда не смогу быть чьей-то женой и наследницей трона… — остановилась, набрала в легкие больше воздуха и разом выпалила, — Я жду ребенка!
Любимый остолбенел, точно пораженный громом. Ужас Сетом пронесся в душе и опалил жаром — дочь фараона, посвященная в тайны Богов, верховная жрица Тайных Знаний, ждет ребенка! Его ребенка! Простого раба! «О! Сет, какой ужас!», «О! Хатхор, какое счастье!»
Опустился, обнял ее колени, уткнулся в них, заплакал.
— Милая, милая… — зашептал он, — нужно уходить сейчас! Уходить, пока злая молва не очернила тебя, пока я… — он задрожал всем телом, — Милая, не обрекай себя на муки, а меня на страшную участь — жить в одиночестве, зная, что я никогда не увижу свое дитя. Что есть жизнь без тебя?
— Нет…, мы будем вместе там… в вечности, — отрешенно произнесла она.
— Любимая! — он было взмолился, но она остановила его, прикрыв ему рот ладонью, обреченно прошептала:
— Я — Посвященная! И не могу принадлежать ни тебе, ни кому-то другому.
— Но…
— И я не могу оставить свой народ. Боги не простят мне этого!
— Боги простят — они милостивы к людям, это люди — жестоки и завистливы. Самый ценный дар богов людям — любовь, они поймут! Обязательно поймут и простят!
— Посвященные…
— Посвященные?! Кто они, таинственные посвященные? Смогут они спасти тебя? — в сердцах с горечью выпалил он и чуть ли не со слезами на глазах добавил, — Смогут спасти моего ребенка от Мернептаха? От людской ненависти?
Неферкемет неопределенно пожала плечами:
— Не знаю… Мернептах не плохой… он…
— Почему же в нем столько злости к тебе? Почему ненавидит тебя?
— Мернептах поступает так по недомыслию и глупости своей, не ведает, что творит. — Она вновь гневно сверкнула глазами, но, помолчав, печально добавила. — Если бы люди всегда следовали заповедям Богов, то их души не разъедала бы ненависть! А Мернептах просто слаб, и он слишком любит…
— Тебя?
— Нет! Власть!
— Еще долго ему не видать короны, как гадюке не видать своих ушей! Он получит ее нескоро…, а когда взойдет на престол отца, то править ему недолго… очень поздно придет к нему власть, а потом он умрет и покроется солью…, нет, пылью…
(Мастер давно привык — Неферкемет говорит чудное, но слова «умрет и покроется солью…, пылью…» его удивили.)
Она закрыла глаза, оперлась о шероховатую стену и замолчала. Нерадостные мысли унесли ее так далеко, что всё сейчас происходящее казалось лишь ничтожно малой песчинкой в долгой истории Вселенной. Будущее вихрем неслось перед глазами: люди бредут по пустыне, а в клубах пыли, поднятой колесницами, в боевой короне, с перекошенным от гнева лицом Мернептах… и почему-то она стоит у него на пути, а за спиной вскипают воды и с небес всё падает и падает черный пепел…
Как страшно!
Внезапная мысль оборвала виденье. «Почему Боги разгневаны? Чем мы их так прогневили?»
Вдруг, словно всё решив, она произнесла:
— Через семь рождений Ра — семь дней, пройдет намеченный Хеб-Сед, и отец назначит соправителя…
— Ну, это вряд ли, Рамсесу ещё рано делить власть с кем-то из сыновей.
— Пусть так, но на празднике я смогу просить его… — она замолчала, — даже и не представляю, как сказать ему, что жду ребенка и хочу уйти с тобой, с твоим народом. Знаю, он будет в гневе, но он поймёт…, обязательно поймет! Он любит меня!
