Они приближались к воде. Тонкая полоска воды вот-вот должна была быть совсем рядом, но вода ПОЧЕМУ-ТО отходила от них всё дальше и дальше, словно она сама стала убегать от погони…. Вода отступала, позволяя беглецам пройти по отмели.
Вот уже царские колесницы так близко, что можно разглядеть лица возниц. Они несутся наперерез хабиру, отсекая несчастных от воды. Спасения нет! Что же делать?
Неферкемет оглянулась. В первых золоченых колесницах она заметила своих братьев — первый, совсем еще юный, он будет на днях назван соправителем фараона, а второй…
Второй — в синей боевой короне её злейший враг — Мернептах!
«Ах, вот оно что, вот почему погоня! О, эта гиена, Мернептах, мчится не за несчастными хабиру. Он несется за мной, чтобы потешить своё самолюбие, чтобы насладиться всей глубиной моего падения! Он готов стать Сетом, — убийцей своего брата Осириса, — только бы уничтожить и растоптать меня!»
Ей достаточно беглого взгляда, чтобы понять — людей спасет лишь отсрочка — небольшое замешательство в несущихся на хабиру боевых колесницах.
Она повернулась к любимому:
— Я должна вернуться!
— Нет! — схватил он ее за руку.
— Любимый, не держи меня! Я не хочу доказывать тебе свою любовь, — вырываясь, выкрикнула Неферкемет. — Не держи меня!
— Нет! — он с силой привлек ее к себе и так сжал в объятиях, что она чуть замерла и улыбнулась ему нежнейшей улыбкой.
«Как же он любит меня, как красив!»
Мгновения — самые сладостные в ее жизни и самые печальные — им уже никогда не быть вместе! Его губы так близко, так рядом…
«Как я люблю его…»
Рассудок чуть затуманился, и она страстно прильнула к нему…
Недолгий поцелуй — подобен Вечности!
Вот уже за спиной лязг боевых колесниц…
И Неферкемет прошептала:
— Нет, милый, нет, подожди! Послушай, они гонятся не за вами, а за мной! Им нужна только я!
— Любимая!
— Смотри, вода отошла, идите по мелководью, пока новая волна…
Брови его взметнулись.
— Идти по воде?
— Да! Моисей сказал, вода разверзнется, и пройдем по дну морскому! Вон, смотри, вода отошла… Вот оно пророчество! Вода отступила! Но это будет недолго! Множественные воды с невероятной силой обрушатся на этот берег. Здесь самое узкое место и, пока не пришла большая вода, вы успеете пройти. Иди же, я их… я их задержу… задержу!
— Нет!!!
— Прости меня!
И вдруг печально взглянув на него в последний раз, она произнесла как-то из себя: «А помнишь, я сказала, что вижу, что мой Дом Вечности в горах? Помнишь… Странно! Как странно! Я же знала это, а захотела перехитрить судьбу и уйти от Всевидящего Ока Гора! Но вот только не уйти мне… Хатхор давно определила мою судьбу! И богиня Луна — слишком слаба, чтобы изменить ее. Иди любимый! Иди, и сохрани в своём сердце память обо мне…
Глава двенадцатая
Только настоящее…
I
Колесницы неслись прямо на нее. Она уже видит, как раздуваются ноздри у грозных животных, как закусывают они удила желтыми зубами, зловеще хрипят, бешено вскидывая мощные ноги.
От страха Неферкемет закрыла глаза.
Принцесса в простом платье, — волосы выбились из-под платка, — стояла на пути боевых колесниц. Она не собиралась бежать, — скрестив руки на груди, — стояла, как посмертная статуя Осириса, словно приготовилась погибнуть именно сейчас под копытами лошадей.
Она была так беззащитна в этой смиреной позе, с руками, прижатыми к груди, и в одежде простолюдинки, что весь пыл Мернептаха погас, и где-то в глубине его сердца блеснула искоркой надежда: «А, может, она вернулась? Вернулась ко мне?»
Он подлетел к ней, схватил за руку, рванул ее на себя, рывком поднимая в колесницу. Она не успела опомниться, как Мернептах сдернул с ее головы платок простолюдинки, и, тыча ей в лицо, разъяренно прорычал:
— И вот на это ты променяла двойную корону?! — он наотмашь ударил ее платком, — Дрянь!
Она не ответила, лишь обернулась на уходящих по морскому дну хабиру, и бесстрашно с улыбкой подняла на брата глаза — теперь он может делать с ней все, что захочет — она успела спасти любимого! Она спасла его народ!
Мернептах перехватил ее взгляд, — всё же они были плодом одного дерева, чтобы не понять друг друга, — и едко прошипел ей в лицо:
— Даже не надейся, что я дам им уйти! — и, повернувшись к колеснице младшего брата, указывая плетью на уже еле различимые силуэты хабиру, закричал, — Брат, ты скоро станешь соправителем отца! Но он не позволил бы презренным рабам обесславить его имя и уйти им вот так… Докажи, что ты достойный сын Великого Рамсеса! Догони этих нечестивых!
Совсем еще юный будущий фараон, как молодой щенок, задорен и весел, ему что погоня, что охота — все в радость, но сейчас даже он заметил:
— Но, брат, вода…!
— Догони безродных рабов, плетьми пригони к ногам отца нашего…
Не успела Неферкемет окликнуть, остановить младшего брата, как он уже несся вслед за, уходящими по морскому дну, хабиру.
Калеными тисками безысходности сжало ей сердце, и не успела она даже прочесть молитву за брата, не успела взмолиться Богам за его бессмертную душу, как огромная волна накрыла его и все его войско…
— Что ж, одним наследником меньше! — саркастически прошипел Мернептах и развернул свою колесницу…
II
1913. Асуан
Пауль переходил с одного места на другое, всматривался в каждую ступеньку, каждую балку храма, в тысячный раз задавал себе один и тот же вопрос «Кто?», и вновь устремлялся на поиски «необъяснимого».
Его терзания были далеки от тех, что, мол, я был не прав, и Атлантида — плод фантазий его деда. Вовсе нет! Теперь он был точно убежден — у Египта был неведомый прародитель. Вот только кто это был? Атланты? Шумеры? Возможно! Даже закрадывалась бредовая мысль о палеоконтактах, о марсианах, или еще о ком-то…? Или, все же, это были таинственные атланты?!
Версия о шумерах, конечно, более правдоподобна. Но о шумерах Пауль думал почему-то с неохотой, как с ленцой. Эта версия его ум не занимала. Ему отчего — то хотелось верить, что, если «прародителями» Египта были не атланты, то пусть хотя бы инопланетяне!
Сейчас, рядом с великолепным храмом, что был лишь подтверждением его нестройных пока еще догадок, его вновь поражала и чересчур точная обработка камня, настолько идеальная, что появлялись опять определенные выводы: «для того, чтобы это сотворить, необходим высокотехничный инструмент!» И опять, и опять Пауль ловил себя на мысли, горделивой надо сказать мысли:
— Вот теперь-то я докажу им! Ох, как я утру им всем носы!
