Настя резко дернулась, встала, оказалось, что потолок, и в самом деле, низок даже для неё — протяни руку — достала бы. Значит, могла бы, подтянув сундук под окно, вылезти наружу, но мысль промелькнула, как во втором слое сознания, но там были более умные мысли — «А во дворе собаки! Даже если выбраться отсюда, что дальше? Я в арабской стране! Да, уж, попала в историю! Ещё этот голубоглазый!» — Настя раздражалась все больше. — И что это он всё «Саеда, да Саеда»?! Знает, что я ничего не понимаю».
Араб, покаянно прикладывая руку к сердцу, склонился в глубоком поклоне.
— Я не хотел обидеть, Саеда! «Саеда» означает «госпожа»! Вы — моя госпожа!
— Боже, что за страна такая?! Опять госпожа!
— Да! Вы — госпожа!
— Не надо говорить «Вы», мне не сорок лет!
Он чуть заметно улыбнулся — понял, больше она не будет плакать, а это половина дела, — но не ответил, а, продолжая таинственно улыбаться, сказал:
— Я знаю, что ты попросила сегодня у Жука «Исполняющего Желания» в сувенирной лавке.
— У меня было два желания…
— Да, я знаю. Первое желание было быстрое, как солнечный ветер! Ты не думала над ним — это твоя жизнь. Ты спросила: «Я хочу знать кто я?»
«Точно!» — обомлела Настя, но, глядя на него, подумала, «Это желание естественно для ребенка, который вырос в сиротском доме. Он просто обо мне много знает, вот и все! Но откуда?».
Мягко сверкнув глазами, араб озвучил ее второе желание.
— Ты сказала: «Я хочу знать Тайну Исхода. Имя того фараона, что погиб, догоняя евреев».
— Ой! — у нее подкосились колени… С открытым ртом Настя так и присела на край столика, совершенно при этом, не заметив, что села на приготовленные для нее угощение — пахлаву и медовые булочки.
Растерянно, совершенно обескураженная спросила:
— Ты умеешь читать мысли?
— Нет, я их не читаю, я их вижу, как мыслеформы, они возникают у меня в голове. — Гордо сказал голубоглазый. И недоверчиво покосившись на Настю, спросил: — А разве, госпожа нет?
— Что нет? — Она смотрела на него с явным недоумением. — Что нет?!
— Разве ты не видишь чужие мысли? — теперь он смотрел на неё — в глазах мелькало и недоверие, и боязнь ошибиться.
Она задумалась: «Ну конечно бывало, что я догадывалась, о чем думает собеседник, но так, наверное, могут все, это просто — сопоставляя факты и слова, понимаешь, о чем думают другие».
— Нет, это могут не все! — Голубоглазый прервал её. Его глаза почему-то стали искриться какой-то особенной гордостью, превосходством, что ли? (наверное, да!)
Да, да… глаза теперь были сине-голубые, и в них было именно превосходство над обычными людьми, над их несовершенством.
Насте вдруг показалось, что она не совсем здорова…
«А, может, я сплю?! И все это снится мне?»
— Нет! — Голубоглазый опять же ответил на её мысли, глядя как-то сквозь неё, — Не спишь! Это не сон! Хотя… Сон — это всего лишь наше желание. Мы выбираем линию жизни, а сны выбирают для нас пути. Единственное, сны запаздывают! Только у избранных они приходят всегда в нужное время. Во снах мы можем встретить Его!
— Кого? — боязливо шепнула Настя, такое в арабе было благоговейное преклонение перед этим неведомым «Его», что у неё мороз застрял под лопатками.
— Высший Разум Светлых Сил!
— А… — потянула она, думая при этом: «Ну, вот теперь все ясно! Он — псих!»
Араб лишь холодно посмотрел на нее, да так, что она мысленно съежилась, «Ой, он же понимает». Но Голубоглазый оглянулся на стоящих чуть поодаль арабов, зачем-то кивнул им, они отступили вглубь комнаты и, скрестив руки на груди, застыли как стражи у входа в гробницу.
Голубоглазый пристально всматриваясь в нее, выискивая, какие-то отметины на ее лице, тихо сказал:
— Я буду говорить, а ты …
— Что я?
— Ты просто слушай. Не стремись понять. Понимание придет после, когда всё, что я скажу из непонятных сейчас фраз и словесной мозаики, выстроится в одну линию и появится четкий красивый рисунок, может пройти день, два, а может и вечность. Но возможно уже завтра утром ты проснёшься с ясной головой, с ясными мыслями — и мир станет совсем другим — открытым для тебя! И ты постигнешь его полностью. Возможно, открытие произойдет сейчас, — он с надеждой посмотрел на нее. Правда, ее испуганное лицо остудило его пыл, и он закончил совсем безрадостно и неторопливо:
— Мне очень многое тебе нужно рассказать! Ты готова?
Она насторожилась — пугала некая взаимосвязь, ведь все было не случайно, а чей-то злой умысел. За ней следили, были ее тенью, даже в музее кто-то из них с ней был рядом, и в усыпальнице Нефертари, и всё это было неслучайно!
— Да, да, не случайность, — кивнул он, а она сжалась (как ужасно, когда кто-то вот так легко проникает в твой мозг и мысли!) А голубоглазый продолжил, — И старушка, что продавала книгу в Ташкенте, и водитель, который привез вас на базар — это тоже не случайность, — дополнил он, — а ещё портье в гостинице…
— Как и он? Какой ужас! — Настя потной ладонью провела по лбу — испарина, жарко.
И опять она понимала, что всему виной именно она, но зачем?
Ничего не спросила, а он ответил:
— Затем, что знаешь многое!
— Я?!
— Твое присутствие здесь для нас всех — опасно!
— А?! — Настя чуть не поперхнулась (где-то внутри шевельнулась гордость «Я знаю многое!», но тут же и умерла эта глупейшая мысль. «Что я могу знать такого, что опасно для людей?») — И кому может быть выгодна моя смерть? «Кому выгодно?»
— Ты задаешь правильный вопрос: «Cui prodest? — Кому выгодно?» Араб так же просто перешел на латинский язык, как с английского на русский.
Настя удивленно спросила:
— И латинский язык…?
— Знаю многие языки, но лучше всего древние, те, что сегодня называют «мертвыми языками». Латинский, аккадский, и, конечно же, древнеегипетский. — И, помолчав, он добавил, — так же, как и ты, Саеда.
— Я…? как… я? Я не знаю… — Настя опять потянула, но уже побоялась даже подумать, что он сумасшедший, лишь посмотрела на него исподлобья и мысленно спросила:
«Кому же выгодна моя смерть?»
— Черным! — просто ответил он.
«О, да! Это понятно — здесь все черные!» — подумала, вновь забыв, что он читает ее мысли, как с листа. Было как-то непривычно, что он видит ее изнутри или наоборот — она в банке, как стрекоза, а он ее разглядывает — и всё-то про нее уже знает! И покраснев, мысленно добавила: «прости, я не хотела».
— Нет, — араб подхватил ее мысль, — я неверно выразился, я хотел сказать, не в смысле черные: негры или арабы, а в смысле — Темные силы!
