— Мне всё равно! — медленно проговорила она…
Что ей оставалось делать? Возвращаться назад? Отправляться прямиком в Каирскую тюрьму? Сможет ли доказать свою невиновность? Вряд ли! Сможет ли она теперь жить, как жила прежде? Сможет ли устоять от соблазна и не воспользоваться древними знаниями? Готова ли она к ним? А готов ли мир принять их? И нужно ли…?! Что ж…
И она безучастно кивнула.
Увидел араб ее немое согласие или почувствовал, но, отвернувшись от нее, с силой навалился на небольшой выступ. Потайной механизм пришел в действие — стены задрожали, закряхтели, ход лабиринта затянуло сероватой дымкой, откуда-то сверху посыпался холодный, разящий плесенью песок, раздался неприятный гул, как скрежет камня (такой звук она уже когда-то слышала)…
…Неожиданно передняя стена раскатисто ухнула и поползла вниз, а сверху появилась тонкая полоска света. Она увеличивалась с каждой секундой все больше и больше, боковые стены сотряслись, и песок, подобно водопаду, преграждал им выход. Анастасия не успела испугаться, как массивная плита полностью рухнула вниз, открывая узкий ход с каменными ступеньками, уходящими вверх под крутым углом. Последние песчинки упали на ступеньки, солнечный свет залил подземелье…
— Портал открыт! Готова?
— К чему?
— Войти… — и в сторону, словно и не ей, зловеще произнес, — вернуться!
Анастасия содрогнулась — приглашает как в Преисподнюю! Тихо проговорила:
— Готова!
III
После тьмы подземелья пронзительно яркий солнечный свет ослепил, Анастасия зажмурилась и ладонью закрыла глаза.
Она с силой прижимала ладонь к глазам, но яркий, ослепительный солнечный свет, красно-желтой плазмой, проникая сквозь пальцы и сквозь зажмуренные веки, с каждой секундой наполнял ею радостью. Свет! Свежий ветер! Жизнь! Я жива!
Но радость была недолгой — в отдаление послышался гул…, земля загудела… и с каждым мгновением этот страшный звук усиливался…
Она убрала руку от глаз и вскрикнула — прямо на нее, поднимая столбы пыли, неслись древние колесницы.
— Колесницы! Кино снимают?! Колесницы… из музея? — обернулась она к арабу, который только что был рядом, он только что помогал ей подняться из подземелья и еще секунду назад ее, ослепленную солнцем, подтолкнул вперед.
Но сейчас его нет! Она одна! Чуть ли не теряя сознания, но, всё же надеясь, что это шутка, прошептала:
— Эй… ты где…?
В ответ лишь тихий шорох — это ветер перебирает и пересыпает песчинки. Кругом пустыня. Песок и только песок. Песок быстро, как вода, струится в лаз — в подземелье — не проходит и мгновения, как он засыпал его полностью — поверхность сравнялась, вроде и не было ничего. От недоброго предчувствия у Насти засосало под ложечкой, всё внутри оборвалось.
— Ты где? — закричала она, совершенно не узнавая собственный голос, — Где ты?!!
«Это сон! Это сон?! Ничего страшного, — шептала она, лихорадочно щипая свою руку. — Я сплю! Сон! Всего лишь сон! Нет! Это кино! — она с ужасом чувствовала, как страх парализует тело. — Это пройдет, это кино, это видение… это всего лишь виденье… пронесётся и всё…»
Но виденье не проносилось, и в дымке не исчезало, и никто не снимал кино! Всё было как-то уж очень реалистично и явственно. Вот она уже видит, как раздуваются ноздри у грозных животных, как они закусывают удила желтыми зубами, зловеще хрипят, бешено вскидывая мощные ноги. Еще несколько секунд… и они налетят на нее…, растопчут…, растерзают…, а деревянные, обитые медью, колеса перетрут ее тело в прах.
Она сжалась, втянула голову в плечи, глаза зажмурила крепко-крепко, как только смогла, прижала кулачки к груди, закрывая ими маленькое сокровище — таинственный мамин медальон.
Прямо на нее неслась золотая колесница…
Дорогой друг, бывал ли ты в лабиринте? Именно в том лабиринте, из которого ты знаешь, выход есть. Но где он — этот таинственный выход?
Вероятно, совсем рядом! Возможно, за этим поворотом, или за тем, возможно, тебя от него отделяет всего лишь два шага, а может ты только что прошел его и не заметил…
Ты торопливо возвращаешься, судорожно выхватываешь из памяти знакомые линии поворотов, вновь и вновь проходишь запутанный путь, мечешься, тебя охватывает панический ужас — ты попадаешь в тупик. А из него уже нет выхода!
Но выход… там, где вход.
А из лабиринта вечности есть Выход…?
Часть вторая
Миссия
Выхода нет, но есть ход!
— Где он!? — Вихрем неслось в мозгу, — Ах, мерзавец, бросил! Заманил…, наговорил всякой чуши и бросил! Бросил здесь одну!
Она судорожно искала глазами, где укрыться…, но вокруг только ровная, без единого деревца, пустыня.
— Только бы не угодить под лошадей… только бы не затоптали… — она сжалась, голову втянула в плечи, зажмурилась крепко-крепко…
Когда топот копыт стал одним сплошным гулом, и она каждой клеточкой чувствовала его чудовищную силу и едва ли не падала от страха в обморок, вдруг резкая боль пронзила ключицу — ее за руку рывком подбросили вверх…
…Вскрикивая, открыла глаза…
Она на лошади лицом к седоку…
— Ай! — схватилась она за плечо. — Больно…, больно же!
На нее с любопытством смотрели искристые серовато-синие глаза.
«Опять голубоглазый, — содрогнулась Настя, — неужели, арабы все с голубыми глазами? Но… этот, вроде, не похож на араба!»
Мгновение они с интересом разглядывали друг друга. Он чуть старше, лет 25–29, загорелый, с едва заметной горбинкой на переносице, острый проницательный взгляд, длинные светлые пряди, живописно разметались по синему мундиру, а из расстегнутого высокого ворота, отороченного красным, на шее красовалось еще по-юношески острое адамово яблоко.
Его взгляд озорной, дерзкий, оценивающе скользнув по ней, на секунду задержался на нефритовом медальоне. Она невольно потянулась к вороту, чувствуя, как он мысленно улыбается ее испугу, и, как отметил это волнение, как осветил ее всю энергией властной, напористой, не знающей преград.
Настя вдруг, словно через магическую призму времени увидела: юноша на пути к Славе, но его сила еще не пробудилась полностью во всю мощь. Он еще на полпути к вершине, хотя каждое его движение, каждый жест уже устремлялись вперед с величайшей энергией, да он и сам был как сгусток этой властной, подчиняющей всех и вся, энергии. В тоже время он пока лучезарен, наполнен жизнью и любовью, и, как лазурным облаком, окружен всеобщей людской любовью.
«Что это я? — не в силах отвести от незнакомца взгляда, думала Настя, — Странно! Как странно! Я вижу эту удивительную субстанцию всеобщей к нему любви! Люди любят его! Они готовы следовать за ним… хоть в огонь, хоть в воду! Кто же он?! Актёр? Да, да, да, именно актер! Точно! Он — актер! И сейчас снимают фильм. Кого он играет? Я где-то уже видела это лицо и этот гордый профиль, и эту чуть выпяченную вперед нижнюю губу… Может, он просто похож? Но на кого? Если здесь снимают кино, значит, это исторический фильм. Синий мундир… треуголки с плюмажем — он русский? Но разве подобные волосы могли быть у наших вояк, думаю, в лучшем случае, у них были напудренные парики. И русских не было в Египте! Нет, это не русский…, но кто…? Где же я его видела?» — Она, с трудом оторвалась от его пристально всматривающихся в нее голубых глаз, огляделась…
