Несвязный, бредовый бег мыслей прервал шум за спиной. Она невольно повернула голову. К краю холма на белом с серыми подпалами скакуне подъехал Наполеон. Он был все в том же синем мундире с высоким воротом. Правда, теперь она заметила, что ворот и обшлага на рукавах расшиты золотыми нитями, что с боку к поясу прикреплена красивая сабля, а левая рука нервно перебирает пуговички на мундире. Длинные светлые волосы вольно колыхал теплый ветер. Молодой генерал пристально всматривался вдаль. На фоне вечернего неба он показался Насте особенно красивым — безукоризненный горделивый профиль, губы плотно сжаты, острый цепкий взгляд, и загорелая кожа оттеняла темные, сейчас, как само вечернее небо, его серые глаза. Генерал был сосредоточен. Настя проследила за его взглядом, и поняла — он готовится к завтрашнему сражению.
«Как удивительно! — думала она, ощущая свое превосходство над ним — величайшим полководцем в истории, — я знаю исход завтрашней битвы, а он еще нет!»
Настя следила за генералом, стараясь ничем не потревожить ход его размышлений. Вероятно, именно сейчас в его голове рождались стратегия и тактика будущего сражения, что потом назовут «Битвой при пирамидах».
«Если завтра состоится битва при пирамидах, то сегодня 20 июля 1798 года!» — сердце ее вздрогнуло, но и только, даже отчаянья не было, наступило полное безразличие…
Вдруг Наполеон, словно почувствовал на себе взгляд, обернулся и направил коня в ее сторону. (Усач, отдав честь, отступил на несколько шагов назад.)
— Анастесия? — улыбнулся он, подъезжая ближе, — ты ли?
Голос у него был такой мягкий, искренне удивленный, что Настя невольно улыбнулась ему, поднялась, отряхивая с юбки и рук песок, мягко сказала:
— Да, меня захватили, как трофей, я теперь ваша пленница!
Он понимающе кивнул, но отчего-то, как избалованное дитя, обиженно выпятил вперед нижнюю губу.
— Почему же трофей? Вас никто не удерживает, вы вольны, моя дорогая…
— Мой генерал, — Настя даже поразилась, с каким пиететом произнесла это: «Мой генерал». Генерал удивленно воззрился на нее, она продолжала, — я знаю, завтра будет грандиозное сражение. Мамлюки по численности превосходят вас в несколько раз, но вы легко одержите победу, если…
— Что?!
Настя не смутилась ни поменявшегося вмиг его выражения лица — гневно сверкнули глаза, ни резкого тона, лишь почему-то на шаг отступила назад.
— Ваши потери будут незначительны, но только это сражение ничего не принесет… Франции…
— Что?!
— Эта кампания проиграна изначально. И вы это знаете!
— …?!
— Какое-то время Египет будет под вашим протекторатом, но вы окажетесь в ловушке: без резерва, без поставок продовольствия… Остерегайтесь… — немного помолчав, добавила, — «Бойтесь Данайцев, дары приносящих». Народ Египта восстанет против вас… Будьте осторожны, Генерал!
— Восстанут? — Зло блеснули глаза, но тут же потухли — он заставил себя сказать спокойно, — Анастесия, что ты такое говоришь?!
— Я знаю!
Настя вдруг чётко осознала, почему по лабиринтам времени она попала именно сейчас и именно сюда. Вероятно, этот временной отрезок — переломный в истории Египта, вероятно, именно эти дни были когда-то поворотным пунктом, где история меняла свой ход, где события были отягощены невозвратными событиями, поэтому именно здесь и сейчас нужна ее помощь. (То, что она выполнят некую миссию — это уже не было для неё загадкой. Она уже это точно знала!) Необходимо поправить именно здесь в этом рукаве лабиринта времени…, но что?
Она замерла, пытаясь понять важность момента, правда, вместо этого она лишь услышала внутренний голос, как голос старца, что недавно спрашивал её имя:
«Скажи ему всё!»
— В завтрашней битве — одержите победу, но проиграете войну!
— Что?!
— Но это не имеет значения, значение имеет лишь Священные Знания! Они важней самых ожесточенных сражений! Поверьте, если откроете миру Египет и его священные письмена — выиграете своё сражение с Вечностью!
Придерживая одной рукой поводья, Наполеон тонкими пальцами нервно расстегнул золотистую пуговицу на камзоле, заложил внутрь руку, пристально смотрел на Анастасию, внимая ее «глупым речам», словно пытаясь понять, откуда она знает?
Анастасия торопилась:
— Там, у вас за спиной, пирамиды. Вы были в одной из них, и вам стало там нехорошо, дурно… вы испугались…
— Нет! Я провел там три дня, — равнодушно поправил Наполеон. Но ему не хотелось признаваться этой странной деве, что мистический ужас охватило его с первых же минут пребывания в пирамиде. А то, что там являлись ему видения, он и для себя не хотел признаваться, навсегда закрыв этот вопрос и наказав себе никогда к нему не возвращаться!
— Это не важно. Так вас пытались остановить…
— От чего?
— От разграбления Египта!
Наполеон недоуменно воззрился.
— Что здесь… — он пристально посмотрел вниз, — что здесь грабить? Только если завтра моим солдатам я позволю снимать с мамлюков пояса, набитые золотом! Говорят, мамлюки берут в бой все свое золото! А так, что здесь грабить, одни камни? Эти пирамиды? Ну же, говори! Что здесь грабить?
— Генерал, — она запнулась, говорить ему, откуда она знает о нём, о том, что ждет его впереди, вероятно, не стоило, но хотя бы попытаться предвосхитить те события, которые будут полезны Египту, было сейчас необходимо. — Я знаю, это кажется абсурдным, но вскоре вы увидите сами, как много в Египте прекрасных вещей, которым нет цены! Пески таят в себе столько сокровищ, что хватит и вам, и грядущим поколениям на долгие, долгие годы!
Наполеон с изумлением оглянулся и, указывая плетью на сфинкса, спросил:
— Знаешь, что за чудовище торчит из песка? Оно тоже сокровище?
— Да! Это Сфинкс. Он огромен. Под песком у его лап есть небольшая стела. На ней высечена надпись о Тутмосе, который охотился здесь, притомился и уснул в его тени. Во сне он услышал призывный глас Сфинкса, который просил очистить его от песка. За это голос обещал юноше, — одиннадцатому в списке престолонаследования, — сделать того следующим фараоном. Тутмос исполнил желание Сфинкса и получил взамен трон, став правителем Египта!
Настя видела, каким живейшим интересом подернулся взгляд будущего императора.
— И я думаю, нет, нет, я знаю: Вы именно тот, кто вновь вырвет Сфинкса из песчаного плена, и станет Великим… полководцем!
Он по-юношески, гордо вскинул подбородок, едва уловимо улыбнулся, — ему явно льстили ее слова, — но резко оборвал ее вопросом:
— Ты провидица?
— Провидица… Нет, — пожала она плечами, — просто знаю!
Наполеон с презрением посмотрел на нее, как на сумасшедшую, передернул плечом, прищурив правый глаз, желчно спросил:
