Карабкаемся из люка наверх посмотреть, что делается снаружи. Высовываю голову из лаза и удивляюсь кажущейся быстроте нашего движения. Если наблюдаешь слишком близко от воды, то получаешь впечатление, что волны бегут со скоростью курьерского поезда.
– Делаем тринадцать узлов, – гордится матрос.
– Только тринадцать, – удивляюсь я. – А я готов был поклясться, что тридцать.
Прямо передо мной на мостике рулевой.
Не успеваем как следует осмотреться наверху, как отдается приказ освободить палубу. Мачты на обоих концах, укрепленные шарнирами, складывают, мостик разбирают и по частям спускают в люк. Исчезают и канатные перила вместе с подпорками, на гладкой, круглой спине лодки не остается никаких выступов, за исключением командной башенки и перископов. Все мы вползаем в люк, который за нами закрывается совсем; нас восемнадцать человек внутри крошечного суденышка.
Керосиновые моторы перестали работать, теперь мы пользуемся уже электрическими. Царит необычайная тишина; слышно лишь жужжание моторов да плеск воды у носа. А дальше в капитанской рубке рулевой управляет лодкой.
– Воду в главные балластные цистерны! – раздается команда капитана. – Накачать передние уравнительные цистерны! – Минуту спустя: – Накачать задние уравнительные цистерны!
Слышим, как вода с шумом вливается в огромных размеров бак подковообразной формы, лежащий у нас под ногами и возвышающийся с обеих сторон. Стрелка большого глубиномера свидетельствует, с какой быстротой мы погружаемся. Пока мы погружались, моторы останавливали, теперь их снова пустили в ход. Поставили вахту в рубку для наблюдения в перископ. Двигаемся в жуткой тишине; к тому же нас не качает, и мы не чувствуем никаких толчков.
– А почему не работают керосиновые моторы? – спрашиваю главного механика.
– Да потому, дитя мое, что у нас не хватает воздуха; маленькие бестии в пять минут высосали бы у нас весь воздух и остановились бы сами. Машины задохнулись бы гораздо скорей команды. Мы раз попробовали. В наглухо закрытом помещении пустили моторы, они не проработали и пяти минут и забастовали. Нам было не по себе, как при подъеме на очень высокую гору, но все же мы дышали. Видите, насколько люди выносливее машин!
– Откуда вы вообще достаете свежий воздух?
– Свежий, воздух? Ниоткуда.
– Но у вас есть сжатый воздух для дыхания?
– Сжатого воздуха у нас немало, но он нам нужен для других целей. Дышим мы только тем воздухом, какой имеем в этом помещении. Его вполне хватает на двенадцать часов, но изредка приходится им пользоваться и все двадцать четыре часа.
– Да не может быть. И вы не заболеваете от этого? – спрашивает Билл.
– О, нет, глупости это, будто всегда нужно дышать свежим воздухом. Как-то на Северном море мне пришлось работать с рыбаками, – парни здоровые, крепкие, лучше не надо. Так вот, они все забирались в свою каморку, насквозь провонявшую рыбой, табаком и керосином, законопачивали все щели, чтобы не пропадало тепло, зажигали керосиновую печь и курили. Настолько, наконец, не хватало кислорода, что огонь в печке гас и не зажигались трубки! И пока я там оставался, то был рад, что не на морозе и не замечал дурного воздуха, но, когда я вышел на минуту и возвратился, то был поражен, как можно было дышать в таком тяжелом, вонючем воздухе. В подводной лодке беда не в том, что не хватает кислорода, а мучают керосиновые и масляные пары и, особенно, газы от электрических батарей. Они сводят с ума. Случается, команда так дуреет от них и теряет рассудок, что начинает ловить жуков на машинах. Вот в прошлом году было – плыли мы как-то очень долго с закрытыми люками из-за бури, молодой парень – его звали Эль Кертис – совсем взбесился. Бросился с ломом на капитана, тот от него за стол прячется, если бы видели, как они гонялись вокруг стола. Очень хотелось Элю убить капитана, и он отчаянно боролся и метался, когда мы втроем на него бросились, повалили его на пол и связали. Почти вся команда свалилась за эту поездку. Но такое продолжительное заключение случается редко.
Раздается новая команда капитана, матрос у руля глубины в ответ на нее вертит колесо. Лодка опускается. Смотрим на стрелку глубиномера, она медленно двигается – один, два, три, четыре, пять, шесть метров, затем стоп. Некоторое расстояние мы проходим на этой глубине. Вползаю в капитанскую будку, но ничего не могу разглядеть – сплошная неясная зелень кругом. Но концы перископа выдвигались над водой, и управление судном не представляло особенных трудностей. Удается заглянуть в один из глаз лодки, но капитан отдает в это время приказание спуститься еще глубже. Перископ заплескивается водой, и я невольно поднимаюсь на пальцы и вбираю в себя воздух, словно я сам тону. Спускаемся еще глубже, трудно отвести глаза от стрелки глубины. При двадцати метрах лодка принимает горизонтальное положение.
– Сейчас нет опасности столкновения с каким-нибудь судном, – замечает инженер судна, посматривая на стрелку. – Я думаю, что мы были недалеко от врага. Очень вероятно, что мы проплыли под ним, и теперь будем обстреливать его нашими торпедами не с той стороны.
Спешу к носу посмотреть, как будут пускать мины. У них таинственный вид, сигарообразная форма, тупой передний конец и позади два под прямым углом перекрещивающихся руля устойчивости и управления. Вес каждой мины девятьсот килограммов. Взрывчатое вещество в передней части. Было все-таки приятно, что стреляют только холостыми зарядами, и никаких взрывчатых веществ в лодке не было. Большая часть мины была заполнена сильно сжатым воздухом, он приводил в движение мотор винта. Гироскопом рули удерживаются в одном раз поставленном направлении.
– Совершенно так же, как у волчка, – объясняет нам руководитель. – Поставьте вращающийся волчок на свою руку, и вы увидите, что он будет стоять всегда прямо, как бы ни вертели вы свою руку. То же и с гироскопом: при всех обстоятельствах ось его сохранит неизменное положение. Для того, чтобы держать мину на определенной глубине, служит руль глубины, его в движение приводит, с одной стороны, пружина, а с другой – поршень, на который давит вода. Если мина погружается глубже, чем установлено, давление воды поднимает поршень вверх, сжимает пружину и поднимает руль. Не может мина подняться выше намеченной глубины потому, что тогда давление падает и тянет вниз поршень и пружину.
– Наша лодка теперь снова поднимается; будут скоро стрелять.
– А может, мы и натолкнемся на что-нибудь раньше, чем перископы будут над водой? – говорит Билл.
– Эта возможность не исключена, но у нашего судна есть не только «глаза», но и «уши».
– Уши?
– Да, уши. Вы видите, как недалеко ему до человека. С каждой стороны корпуса устроены мембраны, как у телефона, соединенные проводами со слушателем. Если слышен шум, капитан может определить, какая мембрана звучнее и, следовательно, с какой стороны идет звук. Прежде чем подняться на поверхность воды, он прислушивается то к шуму пароходного винта, то к постукиванию машин.
В носовой части лодки было четыре минных аппарата, из них одновременно можно пользоваться двумя. Наш руководитель объяснил нам, что мины вставляют в эти трубы, заднее отверстие запирают, а крышку спереди открывают. Крышка эта на носу лодки. Вращением ручного колеса ее несколько приподнимают так, чтобы вода втекла в трубку и мина была бы облита ею; затем поворачивают вокруг оси, пока два отверстия в ней не совпадут с отверстиями труб, дощечка внутри покажет, когда будет достигнуто правильное положение.
