– Ривер плохо себя чувствует, Вайолет повезла его к врачу. Она хотела оставить Лаванду с вами, но вы были на совещании, и я вызвалась посидеть с моей любимой начинающей художницей.
– С Ривером что-то серьезное?
– Вайолет считает, скорее всего, желудочный грипп, – я взяла телефон. – Погодите, у меня четыре сообщения… Да, так и есть, желудочный грипп. Она повезла Ривера домой и вызвала няньку, чтобы заехать за Лавандой.
– А когда заходила Вайолет? – спросил Алекс, поудобнее примостив Лаванду, чтобы она не очень душила папу за шею.
– Чуть больше часа назад.
Алекс потер переносицу и поцеловал дочь в щеку.
– Джейк, я, пожалуй, отвезу Лаванду. Не хочу, чтобы Ви оставляла Ривера на няньку, раз он болен.
– Или мы можем ее отвезти, – предложил Кингстон. – Мы с Куини, я хотел сказать. У меня до тренировки еще пара часов.
Алекс не знал, на что решиться.
– Лаванда, хочешь поехать домой с Куини и Кингстоном?
Девочка потерла папе переносицу и что-то прошептала ему на ухо.
– Я в порядке, детка. Это все работа, не волнуйся.
Тогда Лаванда положила ладошку на папину щеку и сказала тихо, но внятно:
– Ладно, я поеду с Кини и Кингом.
Алекс заморгал, явно изумившись, что дочка ответила не шепотом ему на ухо, как всегда.
– О’кей, вот и умница, – он поцеловал Лаванду в щечку и опустил на пол.
Мы собрали все ее рисовальные принадлежности. С моей помощью девочка управилась куда быстрее, чем в компании Ривера.
– Это тебе. Хочешь вложить в свой альбом? – я подала Лаванде ее портрет.
Алекс подался посмотреть.
– Куини, это ты так рисуешь?! Я и не знал, что ты художница.
Я отмахнулась:
– Каля-маля, да еще цветными карандашами.
– Тем более! Знаешь, если надоест работать у него, – Алекс показал на моего папу, – будешь учить Лаванду рисованию.
Я засмеялась.
– Не уверена, что так я много заработаю, но я с удовольствием общаюсь с вашей дочкой.
Собрав Лавандин рюкзачок, мы вышли на парковку. Алекс отдал ключи от своей машины, чтобы не переносить детское кресло в «Вольво».
– Вы разрешаете мне сесть за руль вашей машины? – Кингстон смотрел на связку ключей так, будто ему протягивали пропитанных кислотой пираний-зомби.
– Ты самый осторожный водитель, какого я знаю. Куда аккуратнее моей супруги… только не выдавай меня Ви. И ты тоже, – обратился Алекс к Лаванде.
Малышка хитренько улыбнулась, но сделала жест, будто застегивает ротик на молнию, и позволила папе устроить себя в детском кресле. Мы с Кингстоном уселись в машину, и Кинг завел мотор. Спустя битых две минуты регулировки кресла и зеркал мы выехали с парковки. Я включила радио – зазвучала знакомая песня. В зеркало было видно, как заерзала Лаванда.
– Ты знаешь эту песню?
Малышка кивнула.
– Хочешь, я сделаю погромче?
Кингстон не большой любитель громкой музыки – он боится не услышать сирену полиции или «Скорой», но чуть прибавить звука не повредит.
Лаванда показала мне сразу оба больших пальца, ритмично кивая под «Светлячков» «Аул-сити». Когда зазвучал припев, я начала подпевать – слух у меня вроде есть, а песня привязчивая. Чего я никак не ожидала и совсем не ждал Кингстон, так это что Лаванда тоже начала петь. Она не только прекрасно рисует, но и связки ей достались потрясающие. Не ребенок, а клад!
Оказавшись в доме Уотерсов, мы увидели настоящую Лаванду, которая говорила отнюдь не шепотом и общалась нормальными полными фразами. Лаванда настояла, чтобы мы с Кингстоном взглянули на ее спальню и студию. В спальню Вайолет ходить запретила, потому что Ривер наконец заснул, а близнецы, судя по всему, жили в одной комнате, но мне удалось посмотреть студию, где девочка проводила много времени. В комнате было много света и имелся балкон, на полу лежало какое-то виниловое покрытие, явно легко моющееся, однако мое внимание привлекли стены: одна выкрашена темно-серой грифельной краской, на которой можно рисовать мелками, а три другие сплошь завешаны листами ватмана, превращавшими комнату в огромный обновляемый холст.
– Круто! – восхитилась я, обходя комнату и разглядывая узоры из красочных брызг, рисунки карандашами и работы цветными мелками.
– Это ее любимая комната, – сказала Вайолет. – Правда, Лаванда?
– Да. Я люблю рисовать. И раскрашивать. Особенно руками! – она весело улыбнулась и затанцевала на месте.
Кингстону пора было возвращаться на тренировку, и я пообещала девочке в скором времени зайти и целый день рисовать с ней пальцами.
Как только мы сели в машину, я убавила радиолу и поудобнее устроилась на пассажирском сиденье.
– Чудеса, да и только!
– Я и не подозревал, что Лаванда такая разговорчивая. У себя дома она совсем другая.
– Видимо, все дело в уровне комфорта. – Я сбросила туфли и скрестила ноги. – Может, ее на арт-терапию водят, поэтому целую комнату под студию отдали? Наверное, это снижает ее тревожность.
Кингстон переставил ногу с педали газа на тормоз, когда на светофоре загорелся желтый, хотя мы элементарно успели бы проехать. Ехавший за нами водитель остался жестоко разочарован и неистово засигналил. Вместо того, чтобы показать ему средний палец, Кингстон дружелюбно помахал.
Его рука не вернулась на руль, а скользнула по спинке моего кресла, остановившись между моей шеей и подголовником. Большим пальцем Кингстон мягко провел по ложбинке у меня на затылке.
– Можно я спрошу у тебя кое-что? Только не горячись и не меняй тему.
Если речь пойдет о Кори, я не стану отвечать.
– Смотря о чем ты спросишь.
Кинг улыбнулся, будто ожидал это услышать.
– Ты говорила, что почти доучилась до диплома на художественном факультете. Почему же ты не окончила курс?
Это один из наименее любимых мной вопросов.
– Потому что я недостаточно талантлива, чтобы сделаться профессиональной художницей.
И слишком неуравновешенна, чтобы быть хорошим арт-терапевтом. Маман в этом железно уверена.
Загорелся зеленый, но Кинг не убирал руку.
– Кто тебе это сказал?
– Какая теперь разница? Я действительно в лучшем случае середнячок. Моим работам не висеть в галереях, такой диплом – деньги на ветер…
Слова обдирали язык, как жесткий картон. Помнится, когда они были брошены мне в лицо, то резали, как осколки стекла.
Кингстон промолчал и свернул вправо, на парковку перед спорткомплексом. Как обычно, он поставил машину чуть ли не у дальней стены. Я ткнула в язычок ремня безопасности, торопясь уйти и от Кинга, и от этого разговора.
