– Нет! Я помню: дверь будуара была заперта. Поэтому, даже если бы кто-то смог опередить меня, поднявшись по другой лестнице… Понимаю, что вы имеете в виду! – заявила она, когда они достигли края лужайки и направились к дому. – Но, мистер Клик, понимаю, о чем вы говорите… Но Дженнифер! Он честен до глубины души, с одной стороны. А с другой стороны, он не смог бы опередить меня, как вы сказали, если бы я передвигалась со скоростью улитки. Он очень стар и близорук. Там! Смотрите! Это он, сметает листья с террасы. Вы можете сами убедиться: невозможно, чтобы он побежал наверх.
Клик действительно видел.
Взглянув в указанном направлении, он увидел пожилого мужчину, работавшего с метлой в руках, чья спина была согнута, а забавная походка выдавала травму, которая, видимо, оставила его безнадежно хромым до конца жизни.
– Ему пришлось ампутировать ногу, когда на одной из лондонских улиц его сбил омнибус, – объяснила ее светлость. – И, как следствие, он носит деревянную ногу. Он работает в семье более сорока лет. Первоначально он был садовником, а после несчастного случая сэр Моусон готов был уволить его с сохранением жалованья, чтобы он мог закончить свои дни в тишине и комфорте. Но Дженнифер ужасно расстроился при мысли о том, чтобы покинуть старое место, и, поскольку он не стал бы слушать разговоры о плате за то, чтобы ничего не делать, мы уважили его желание и позволили ему остаться своего рода подручным. Мне грустно говорить, что Бевис, маленький жулик, часто насмехается над его хромотой. Но старик обожает мальчика и никогда не жалуется.
Клик, прищурившись, пристально изучал старика, а потом вспомнил, что было сказано о навыке Алмазного Ника в искусстве подражания, когда они пересекали газон, потом решительно встряхнул головой.
– Последний вопрос, ваша светлость, – сказал он. – Думаю, вы сказали, что Дженнифер убирал зал в то время, когда ваш пасынок вышел из дома; и, поскольку, по-видимому, вы бы не переутомляли такого искалеченного старика, как так получилось, что он продолжал работать в десять минут восьмого вечера? Уже поздно убирать зал, не так ли?
– Да, слишком поздно, – признала она. – Но в данном случае ничего не поделаешь. Газовщики, проводившие ремонт, провозились много дольше, чем мы надеялись, и поскольку Дженнифер не мог начать, пока они не закончили, он задержался с уборкой.
– Газовщики, а? Ого! Значит, у вас вчера в доме были эти парни?
– Да. В течение двух или трех дней в музыкальной комнате и в главном зале происходила неприятная утечка газа, и поскольку газовщикам пришлось использовать лестницы, чтобы добраться до места утечки, Дженнифер использовал возможность почистить люстры, и, конечно, он не мог начать убирать беспорядок, который устроили рабочие, пока они не закончили и не ушли. Но, мистер Клик! Они не могли иметь никакого отношения к делу, потому что они покинули дом по крайней мере за десять минут до того, как принесли Лестницу Света… Вот!.. Это дверь музыкальной комнаты, джентльмены. Входите, пожалуйста.
Приглашение было сразу же принято, и через полминуты Клик и мистер Нэрком оказались в прекрасной бело-золотой комнате под огромной сверкающей люстрой из серебра и хрусталя и смотрели на арочный стрельчатый вход, обрамленный сероватыми драпировками, ведущий в своего рода баронский зал, увешанный доспехами и гобеленами, и достаточно широкий, чтобы проехать на автобусе без опасности для его содержимого.
Из этого зала леди Лейк незамедлительно провела их к месту таинственного исчезновения ожерелья: через широкий короткий лестничный пролет с богато украшенной коврами лестницей, к квадратной площадке, а оттуда вел еще один и более длинный пролет, под прямым углом. Он выходил в коридор, по которому можно было пройти в будуар ее светлости.
– Именно здесь я стояла, мистер Клик, когда вспомнила об ожерелье и позвала Дженнифера, – объяснила она, сделав паузу на лестничной площадке у подножия последнего лестничного пролета, достаточно долгую, чтобы позволить ему заметить: через широкий поручень перил большой зал был хорошо виден внизу.
– Дженнифер стоял там, прямо под вами, возился с люстрой музыкальной комнаты, когда я позвала его. А теперь идите сюда, пожалуйста, и вы увидите, почему невозможно, чтобы кто-то вошел и покинул будуар во время моего краткого отсутствия, никем не замеченный.
Это оказалось и вправду так, потому что дверь будуара, которая была полностью отделена от остальной части комнат, занятых леди Лейк и ее мужем, была прямо напротив лестницы и хорошо видна с площадки у ее подножия.
Она открыла эту единственную дверь и позволила им увидеть, что единственным другим способом проникнуть в комнату был путь по большому нависающему эркеру. Но проходил он в добрых двадцати футах над поверхностью земли, и не было там ни лозы, ни дерева, а пространство под ним было таким пустым, что никто не смог бы незаметно притащить лестницу. Клик сразу увидел, что окно может быть исключено сразу же, как возможная точка входа.
Ничто иное о комнате не давало даже намека на личность похитителя. Все, что Клик видел, было именно тем, что можно было ожидать увидеть в таком месте при таких обстоятельствах, как эти.
На туалетном столике, заполненном изделиями из серебра и туалетными принадлежностями из хрусталя, лежал футляр, в котором когда-то находилось знаменитое ожерелье, широко открытый и пустой. Над спинкой стула – как будто его бросили туда под влиянием спешки и сильного волнения – висел халат из белого шелка, отделанный каскадами из богатого кружева, а на диване в дальнем конце комнаты обеденное платье из серого атласа было аккуратно расстелено, рядом с ним лежали серые шелковые чулки и серые атласные тапочки.
– Все точно так, как было, мистер Клик, в тот момент, когда ожерелье исчезло, – объяснила ее светлость, отметив, как его взгляд исследует комнату, скользя по поверхности всех вещей, но не останавливаясь ни на одной.
– Все как было, кроме этого халата.
– Разве его не было в комнате?
– Да, но он не висел на стуле; он был на мне. Я зашла, чтобы одеться к ужину, незадолго до того, как появился Генри, – действительно, я только что сняла свой уличный костюм и начала одеваться, когда он постучал в дверь и умолял меня позволить ему войти и поговорить.
– Ради бога, мам! – он так выразился, и поскольку поспешность, казалось, имела жизненно важное значение, я накинула халат и впустила его как можно быстрее. Потом, когда сэр Моусон вошел с замечательным ожерельем…
Она запнулась, потом в ужасе закричала.
– Мистер Клик! – воскликнула она. – Мистер Клик! Что вы делаете? В чем дело? Боже мой, Моусон, этот человек сошел с ума?
В сложившихся обстоятельствах вопрос казался правомерным. Мгновение назад она видела, как Клик самым непринужденным образом подошел к стулу, на котором висел халат, украшенный кружевами, видела, как он поднял его, чтобы осмотреть сиденье стула под ним, и она собиралась рассказывать дальше о событиях вчерашнего дня, когда, без намека или предупреждения, Клик внезапно издал звук, который напоминал человеческий смех в исполнении собаки, отбросил халат, упал на колени и теперь носился по комнате на четвереньках, как терьер, пытающийся взять потерянный след по запаху – отодвигая столы, перекидывая стулья и тявкая, как маленькая собачонка.
