Я судил об этом по своей памяти, по возникающим в подсознаньи картинкам, приносившим мне и боль и радость, и светлую, не затушевавшуюся со временем грусть разлуки – бесконечной, к великому сожалению, разлуки с тем городком, в котором я родился и вырос, любил и отчаивался, и в который мне стало не к кому возвращаться. С ней, этой грустью, я приехал сюда, снял квартиру у одной женщины, поинтересовавшейся, женат ли я, и почему до сих пор нет – она серьезно спрашивала меня, незнакомца, о вещах, которые ей, в сущности, ни к чему знать. Затем мы расстались, она пожелала мне приятного дня, я ответил ей тем же, она улыбнулась и вышла, оставив меня наедине с нераспакованными чемоданами.
Как мало она взяла за постой, подумал я тогда, все еще меряя жизнь столичными ценами и забыв о продолжавшемся мертвом сезоне.
Скрипнула доска – продавец, неожиданно посмотрев на часы, вышел из-за прилавка и подойдя к двери, перевесил на ней табличку, поменяв ее сторонами – теперь слово «Закрыто» оказалось повернуто к стеклу. Запер дверь на щеколду и вернулся ко мне. Жестом предложил присесть на колченогий стул у шкафчика с прохладительными напитками и примостившись рядом на ящике, неожиданно произнес:
– Извините мне это неверие. Просто у нас постояльцы давно уже ничего подобного не видели, – и добавил, опережая мой вопрос: – Вы ведь на Озерной, семнадцать, остановились? Квартира пять, второй этаж, выход налево по коридору, последняя дверь от лестницы? – я кивал, подтверждая его слова. – Да, конечно, иначе и быть не могло, – и каким-то враз изменившимся голосом добавил: – Неприятная это история, знаете ли. Очень неприятная…. Столько лет прошло….
Он замолчал, уйдя в себя. После минутной паузы я все же решился потревожить его вопросом. Не глядя на меня, ответил:
– Нет, дело не во мне, вернее, не только во мне… – он сбился и начал сначала. – Двадцать лет назад, почти год в год, в квартире, что вы сейчас снимаете, жила молодая семья, Зонтаг их фамилия. Берл, глава семьи, воевал, был ранен, комиссован, вскоре после этого встретился с Марикой, женился. У них родился сын, Иосиф. Приветливый, хотя и немного стеснительный мальчуган, весь в мою племянницу… – он замолчал, на этот раз надолго.
В дверь стукнули – верно, покупатель, не приметивший таблички, или ей удивившийся, – но продавец не обратил внимания на стук, по-прежнему глядя прямо перед собой.
– Жили они недружно. Марика часто бегала ко мне, сперва рассказывала про мальчика, затем уже приводила его, когда он подрос – и всегда появлялась в моем магазине без мужа. Приходила, мне уже тогда казалось, чтобы отдохнуть от Берла. Не знаю, что стало тому причиной, может разногласия, может, память о войне, вы читали, наверное о подобном, но Берл начал пить. А когда человек начинает пить…. Нет, руку он ни на кого не поднимал, но свары в их доме стали делом обыденным. От них Марика и бегала, иногда вместе с Осей. Пока отец не заявился сюда и не запретил «портить мальчика» раз и навсегда. Был он в таком состоянии, что спорить с ним себе дороже. Родителям своим Марика ничего не рассказывала, не хотела тревожить. Надеялась, что со временем муж все поймет, а пока все прощала его пьяные выходки, прощала…. Может быть, по-прежнему любила? Наверное, так. Сердцу не прикажешь, банальные, конечно, слова, но что можно противопоставить им? Вот мне и нечего было ей ответить, – произнес он чуть медленнее. И покачал головой.
– Лучше не говорить, что было потом. Что-то вы и так знаете, а большего вам и незачем знать – ни себя, ни меня травить…. Осю долго искали. Все решили, что его взяли на ту поездку на загородный рынок. Да и на звонки и стук в дверь их квартиры никто не отвечал – ну кто мог предположить такое…. Это потом, когда на третий день нашли Берла, когда он сознался во всем…. Берл сам пришел, сел возле того места, где убил Марику и стал ждать, когда его найдут, сидел и плакал и по земле руками шарил, будто искал чего. Его допросили, все пытались выяснить, почему так произошло, он сначала молчал, потом прорвало: не хотел, поссорились, не выдержал, мальчика вконец испортила. Только тогда вспомнили об Осе. А когда выломали дверь… – снова тягучая пауза, – мальчик уж не дышал…. Асфиксия вследствие длительного стресса, так медицина сказала. Ведь он их три дня ждал, из комнаты не выходил, боялся. Он вообще, робким ребенком рос – наверное, из-за отца. Нет, не буду ничего говорить про Берла…. Ему дали восемь лет, – неожиданно закончил продавец.
Я переменил позу, стул тоненько скрипнул.
– Значит, он уже вышел.
– Вышел бы… два года в тюрьме протянул, а больше не смог. Сестра настояла, чтобы Берла похоронили как можно дальше от того места, где покоятся моя племянница и ее сын. Но у него могилы и нет, – несколько резко добавил он.– Отец получил прах и оставил себе.
Продавец тяжело вздохнул и поднялся с ящика, следом за ним встал и я.
– Теперь один остался, – едва слышно произнес он. – Из всех родственников – один…. Дом тот, уже пустой, купил Кислицын, стал сдавать комнаты туристам – их последнее время много приезжать стало. Не то экзотика надоела, не то тихие провинциальные городки вошли в моду.
– Наверное, последнее, – сказал я, – наша фирма…
– Да, простите, – перебил меня продавец. – Вам успокоительный чай был нужен. Сейчас дам. И мой совет, сходите к Кислицыну, скажите про Осю, он вам поменяет на соседний номер тотчас.
– Значит, не я один…
– Прежде, как он стал сдавать комнаты, приезжие порой жаловались на мальчика, который им мешал спать. Кто-то как вы, каждую ночь его видел, кто-то изредка, а кому-то он не являлся вовсе – не знаю уж, от чего это зависело. Квартиру эту то закрывали, то снова сдавали. Со временем все меньше становилось жалоб, а потом и вовсе прекратились. Сколько уж… да лет шесть никто не видел Осю. Вот только вы…. Вот ваш чай.
– Спасибо. Я только узнать хотел, – произнес я, глядя, как продавец открывает щеколду и перевешивает табличку. – Где Кислицын живет?
Продавец оглянулся. Неперевернутая табличка закачалась и замерла.
– То есть, вы не у него снимали.
– У женщины, она не представилась, но…
– Верно его жена, Роза. Или секретарша их.
– Я не знаю, я случайно встретил ее подле того дома на Озерной. Мы разговорились, я сказал, что ищу квартиру, она тут же предложила мне поселиться. Сказала, очень удачно, что я на нее попал, у нее как раз с собой ключи были, перед сезоном комнаты проверяла. Крупная, костистая женщина, около сорока, в какой-то размахайке и цветастом платке.
– Да это Роза, – задумчиво сказал продавец. – Она любит свое хозяйство проверять, по надобности, без надобности, все равно.
– А вчера, как я теперь понимаю, секретарша зашла, тоже проверить, как я устроился, не надо ли чего.
Он взглянул на меня несколько изумленно. Позабыв перевернуть табличку, прошел за прилавок.
– Это что-то новенькое. Его секретарша обычно за бумагами сидит или… хотя она ведь незамужем, а девушке за тридцать, – продавец покачал головой, грустно улыбнувшись. – Надо устраивать личную жизнь.
