На свой страх и риск он искал самостоятельно – и так же безуспешно. Ни банковских карт или книжечек счетов, ни чеков, ни облигаций и ценных бумаг Лидия не имела. Перетряхнув не раз всю свою квартиру и, однажды, апартаменты Лидии, обшарив в них каждый уголок, отец не нашел даже намека на какие-либо вложения. Раз за разом ему попадалась лишь спрятанная под его носовые платки сумма в несколько тысяч рублей – ровно та, которую они в среднем тратили за неделю. И ничего не всплывало более. Не удалось найти ни единой зацепки.
А это весьма странное, если не сказать больше, обстоятельство, дало ему повод поразмыслить над другим, куда более значимым вопросом. Кто же такая Лидия?
И в этом случае расспросы и поиски оказались напрасны. Надо отдать ей должное, Лидия умела хранить свои тайны. И ее влюбленность в моего отца, если таковая имела место быть, никогда не являлась основанием для огласки интимных воспоминаний, переживаний, мечтаний…. Она говорила лишь о том, что хотел бы услышать от нее мой отец: о том, что касалось его, ее любви к нему, его любви к ней – ведь каждый из нас предпочтет разговор о собственной персоне, нежели поддержит беседу о ком-то ином, – а также того, что объединяло их, о семейной жизни, о мелочах быта, и прочем. И он слушал ее с удовольствием, забывая о том, что хотел спросить сам. А когда спрашивал, то не получал ответа. Лидии проще было говорить о чем угодно, нежели о себе. А после всех несчастных случаев, он уже не решался на подобные вопросы. Быть может, это послужило еще одним, дополнительным поводом для отца молчать, оттягивая откровенный разговор до самого переезда на новую-старую квартиру? Молчать, долгое время исполняя чужие – ставшие к этому времени причудливой странностью – ритуалы и обязательства, молчать, не возвращаясь к себе самому.
Да и вернулся ли он к себе? – я сильно сомневался в этом. Воздействие, оказанное на него Лидией, оказалось очень сильно, чтобы можно было противостоять ему, открыть или тайно, а отец, на первых порах, во времена своего жениховства и позже, когда не давал соприкоснуться двум Евклидовым параллелям своих любовных страстей, и не думал делать это. А после, с момента возвращения Лидии и начала их брака, стало слишком поздно и вспоминать о нем. Так что, когда я заговорил о начавшейся новой жизни отца, после исчезновения возлюбленной, мне следовало бы добавить: новой во всем.
Отец уже не помышлял вернуться к нам. Да и имело ли это смысл? – я не знаю. Ведь, с момента нашего расставания прошло столько лет. Я вырос, заканчивал среднюю школу, давно привык к утрясшемуся за годы порядку вещей, тому, что мы выстроили с мамой после его ухода; нежданное появление отца, все моментально бы изменило. Нам всем пришлось бы по мере сил перестраивать свои мирки заново, приводя их к одному, взаимосвязанному, но слепленному уже по сильно изменившейся с прежних времен мерке. Кто знает, готовы ли мы были к этому? Да и так ли, в силу открывшихся мне при чтении дневника обстоятельств, было необходимо возвращаться отцу под прежнюю кровлю?
Отец снова предвосхитил мои мысли. Несколько фраз о своей прежней семье, оставленной им когда-то в, казалось бы, незапамятные времена, появляются в его дневнике. Я взглянул на дату и горько усмехнулся: мне было тринадцать лет, вот-вот должно было стукнуть четырнадцать – самый разгар мечтаний о его возвращении, долженствующем привести нас с мамой в новую жизнь, в его жизнь, которая, как мне казалось в те далекие годы, была полна успехов, разочарований, надежд… стремительную, не стоящую на месте жизнь… впрочем, я уже довольно говорил об этом. Читая сейчас эти дневниковые строки и вспоминая свои мечтания, я невольно удивляюсь странному совпадению. Словно бы я почувствовал, что она, эта новая жизнь, все же пришла… пускай не ко мне, но пришла….
Лидия оставила отцу неплохой капитал, появившийся словно бы ниоткуда: отец нашел запечатанные банковские пачки купюр разного достоинства, когда убирал квартиру. Видимо, часть того странного, никогда не иссякавшего, капитала. По тем временам пятьдесят тысяч были огромными деньгами, плюс еще столько же он «получил» в валюте, обнаружив список со своего счета в банке, которого до сей поры никогда не имел, счета, как тогда было принято, в английских фунтах. И изрядное количество коллекционных монет и украшений. Одним словом, Лидия оставила после себя все самое необходимое для его нового старта, старта, уже в ее отсутствие. Будто в знак полного, окончательного расчета – не то компенсации, не то контрибуции. Оценив качества отца по всем параметрам и сведя их к денежному эквиваленту, Лидия просто выплатила его.
А он целых полгода сидел и ждал, не решаясь прикоснуться к наследству. Не понимал, считая жестокой игрою? Или все осознал, с самого первого момента, обнаружив первые же банкноты, перетянутые бумажными лентами с печатями?
Но все же не тратил их, оставляя дарованные ему сбережения на потом. Просто боялся?
Впрочем, он имел причины бояться и небезосновательные. О странных несчастных случаях, случавшихся с любовницами моего отца, еще до брака с Лидией, я говорил довольно подробно. И он, столь же подробно описывая их в дневнике, сделал очевидный вывод и смирился с единственной и неповторимой, которая все делала, чтобы стать для отца таковой. Единственной и неповторимой… во всех смыслах….
Я упомянул прежде об одной чудной записи в несколько слов, сделанной отцом в самом начале брака с Лидией, датируемой примерно годом после свадьбы: теперь же ее смысл был для меня открыт. Сколь же неожиданным, почти противоестественным, он оказался! И вместе с тем, единственно возможным.
Полагать иных объяснений ему я не мог, ибо полностью доверял отцу, а он, свидетель, переживший и прошедший через все, описанное в дневнике, не мог сам тысячу раз не усомниться в своих мыслях и чувствах. И не спешил с выводами, подвергая свою память сомнению, а потому далеко не сразу решился доверить сделанные выводы дневнику. Я прочел их уже на самом излете тетради. Если говорить о сроках, то по прошествии долгих двух лет, наполненных сомнениями и противоречивыми размышлениями, со времени расставания с Лидией, отец, наконец, поставил последнюю точку в их отношениях.
Наверное, слово «выводы» будет здесь неуместно, отец просто сложил и отфильтровал все известные ему факты, оставив поля для подведения итогов свободными. В дневнике по этому поводу у него встретилась одна фраза, довольно примечательная в силу изложенного ниже: «свое мнение я оставляю при себе, пускай бумага не будет иметь к нему никакого отношения». Дойдя до этой записи, я не мог не согласится с отцом.
Тот давний случай, о котором я говорил, означенный лишь крохотной фразой в дневнике, тот, что так взволновал и заинтриговал меня, логично был связан с первыми двумя, в которых роль отца, по собственному его горькому признанию, была не последней. Я говорю о частичном параличе Оксаны, секретарши из отдела кадров, с которой мой отец имел короткую, как он сам назвал ее «рабочую связь», столь трагически оборвавшуюся, и гибель Ольги, другой его приятельницы, в автокатастрофе на пустынном шоссе. Те два случая, происшедшие перед окончательным возвращением Лидии, которым он не мог ничего противопоставить, да и не посмел противостоять.
