Бездна притягивает. Её безумие принуждает затаить дыхание. Её бессильная ярость заставляет сердце биться в тревожном волнении, в сопереживании, подчиняясь торжественному величию безумия или собственной ничтожности, в сравнении с ним – всё едино.
Мэлий вернулся в машину. Включил печку, пытаясь немного обсушиться. Но взгляд по-прежнему был прикован к расселине, к сокрытому от глаз безумству реки, на которое он столько времени смотрел, не в силах отвести взор. К серому мареву бешеной воды, бьющейся о бесчисленные скалы, по цвету ничем не отличающейся от волнующейся, царапающей о пики гор, трепещущей ртути неба. Казалось, это и было само небо, только в бескрайней бездне, там, с обратной стороны земли.
Он взглянул вперёд, сквозь лобовое стекло, залитое потоками влаги. Затем назад, на пройденный путь. Перевёл дыхание.
Странное чувство охватило его, непостижимое, непонятное. Будто эта краткая его остановка в пути ни что иное, как единственное место между двумя прошлыми, настигающим его и тем, которое он сам пытался настигнуть, точка, где силы разных прошлых, взаимоуничтожаясь, сведены к нулю. И сойдя с этого места, провалившись в любую сторону, он лишится той малой толики настоящего, что окружает его незримой оболочкой, будучи обречённым пребывать в том прошлом, что сам изберёт для себя.
И ехать куда-либо расхотелось. Он сидел, смотрел на руль, ссутулившись, слушал шуршание дождя по кузову машины и не шевелился. Время утекало, проходило сквозь него, Мэлий чувствовал это, но всё ждал и ждал. Не в силах ни двинуться вперед, ни развернуться, охваченный оцепенением, никогда прежде не нисходившим на него. И замерев, затаив даже дыхание, слушая стук дождя, в котором различал удары сердца, и разглядывая положенные на руль руки, крепкие руки хирурга, медленно повернул голову, словно впервые изучая салон «ниссана» в котором находился, той машины, что вынесла все тяготы пути, довезла его из первопрестольной, без заминок, поломок, до нынешнего заветного места, став миром, крохотным мирком его настоящего между двумя наступавшими с противоположных концов дороги прошлыми.
И в этом крохотном мирке, заточённым в непогоду, ему стало тепло и приятно. Мэлий откинулся на сиденье, закрыл глаза. Некуда спешить, незачем торопиться. Настоящее, его настоящее было с ним, наполняя удивительным успокоением, неведомым долгие годы. Оно не уйдёт, это настоящее всегда с ним, покуда сам Мэлий здесь, в его царстве, в крохотном мире меж преследователем и преследуемым, коконом отгораживая хирурга от них.
Сколько продолжалось это блаженное нахождение внутри настоящего – пять минут или час, – сколько бы ни оказалось, истекшее сквозь него время было для него единым мигом, с коим так не хотелось расставаться. Мэлий уже никак не мог представить себя соскальзывающим в прошлое, в любое из прошлых, ждущих его решения по обе стороны дороги. И по-прежнему оставался в этом крохотном мирке, словно он был единственный, что оставался ему, словно только он и оставался ему отныне…
Визг покрышек по мокрому асфальту, превратившийся разом в сочный гул, разнёсся по ущелью, грохотом прокатился по протянувшимся от бездны к бездне утёсам. Мэлий открыл глаза, всё ещё пребывая в настоящем. Странное это чувство – будто лишь здесь его убежище, здесь, посреди дороги, его истинный, единственно возможный мир, а не там, за перевалом, куда он так стремится, – оно не уходило. Мэлий потряс головой, вырываясь из цепких объятий завороженности. Но по-прежнему ощущал, что лишь здесь и сейчас столь нежданно стал тем, кого давно и безуспешно искал в себе, долгие годы, не находя, а, последнее время, и вовсе не надеясь найти. Но был ли то его истинный облик, внезапно высвободившийся из-под нанесённых слоев прошлого, различных прошлых, из-под боязни заглянуть в собственную душу, или же иллюзия, рождённая настоящим, рождённая только для того, чтобы Мэлий по возможности дольше не встречался ни с каким из своих прошлых, отвращающая от них, убеждающая в неверности пути, в неверности с самого начала (жаль, с таким запозданием убеждающая – ничего даже на этой дороге, изменить он был не в силах)? Он не знал этого.
А теперь ответ не имел значения. Грохот машины, вырвавшейся из-за поворота у скалы, резко усилился, ударил в барабанные перепонки, прокатился по перевалу. И, сливаясь с ним, возник острый, надсадный вой искрящего металла о каменные стены ущелья.
Фары полоснули по пропасти, метнулись из стороны в сторону, а затем уперлись в «ниссан». Машина, кажется, школьный автобус, скрипела истёршимися тормозными колодками, билась о скалу, замершие покрышки бессильно скользили по мокрой дороге, не находя сцепления с асфальтом через тонкий слой воды, разъявший, разделивший их. А может, это мороз, который за своими плечами привёз сюда, в субтропики, Мэлий? – сковав полотно тонким ледком, он и заставил машину на полной скорости, без надежды снизить её, мчаться в никуда, в бездну, до которой оставались считанные десятки метров и считанные секунды пути. И серебристый «ниссан» Мэлия, стоявший на траектории неуправляемого движения.
Автобус снова натужно заскрипел о скалы, видимо, водитель пытался затормозить хоть так, но новый удар просто отбросил машину, точно щепку, от вздыбившихся каменных глыб, не изменив направления пути. Мэлию казалось, он видит всю тщету попыток водителя удержаться на трассе, чьи движения с каждым истёкшим мгновением охватывала всё большая безысходность перед разверзшейся бездной. До которой метры дороги, бетонный бордюр, не способный выдержать прямого удара и стоявший «ниссан» на обочине.
У Мэлия было несколько секунд на то, чтобы выскочить. Две или три, их ему хватало в обрез, пожелай он остаться в живых. Вот только обретённое настоящее не отпускало. Но не только оно – ещё и слова его противника, о смерти за горами, почему-то именно сейчас Мэлий вспомнил о них. И вспомнив, во что бы то ни стало решил не дать всемогущему, жадно наблюдавшего со спины за разворачивающейся драмой, открыть новый счёт. И потому, сколь бы истошно ни кричал мозг о грядущей боли, мраке и забвении, как бы ни тщился разум разъять руки, вцепившиеся в руль, переложить их на ручку двери, Мэлий сумел побороть себя. В последний миг он успел сделать почти невозможное – оглянувшись, не то на автобус, не то на противника, стоящего за спиной, он одним резким движением вырвал ключи из замка зажигания и отбросил их в сторону. И усмехнулся в невидимое лицо Муслима, явившееся его внутреннему взору, в чёрный провал, в который низвергся он сам, через мгновение.
Автобус ударил «ниссан» в борт чуть наискось, точно в переднюю дверцу. Мэлия бросило на раскрошившееся ветровое стекло, а мигом позже завалило на пассажирское сиденье. Скрежет металла о металл оглушил его и тут же смолк. Бордюр был пробит, странное ощущение невесомости в последние мгновения поразило хирурга. Бездна неба смешалась с яростной бездной реки, мгновенно наполнив мир настоящего холодной всепоглощающей темнотой.
Операция закончилась. Время близилось к полуночи. В свете прожекторов серебристый «ниссан», изуродованный до неузнаваемости, груда искорёженного металла, был поднят. А вот опознать водителя не составило труда: к удивлению бригады спасателей лицо Мэлия не пострадало совершенно, лишь несколько мелких царапин от разбившегося ветрового стекла. Да и липкие от крови документы, находившиеся при нём, лишний раз подтверждали всю невероятность увиденного.
