Статьей, за которую западниками обычно критиковались славянофилы (хотя они сами никогда не относили Шевырева к «своим»), была работа С. П. Шевырева «Взгляд русского на современное образование Европы», в которой автор рассматривает духовные основы культуры четырех главных европейских держав – Англии, Франции, Германии и Италии. Но прежде всего профессор отмечает, что все западноевропейские культуры довольно автономны и не допускают чрезмерного чуждого влияния.
Противоречивую суть Англии выражают бурный дух Байрона и консерватизм Вальтера Скотта. Реформация и революция, случившиеся в Англии раньше других стран, мало ее поразили. Отсюда процветание наук и образования в стране.
На Россию больше влияли Франция и Германия. Реформация и революция – два основных события, по мнению автора породившие болезнь всего их организма. Эти культуры, пишет он, увлекли нас роскошью своей образованности, техники, «угождая всем прихотям нашей чувственности, расточая перед нами остроумие мысли <…> Мы рады, что попали на пир к такому богатому хозяину <…> Но мы не замечаем, что в этих яствах таится сок, которого не вынесет свежая природа наша <…> Мы не предвидим, что пресыщенный хозяин, обольстив нас всеми прелестями великолепного пира, развратит ум и сердце наше: что мы выйдем от него опьянелые не по летам, с тяжким впечатлением от оргии, нам непонятной <…>»
[74].
Во Франции гуманистические, «бескорыстные» науки (от которых нет никакой практической пользы. – Л. Б.) находятся в самом жалком состоянии. Педагоги увлечены славой трибуны и «прельщениями жизни политической». В журналах мир предстает в одной черноте своей. Убийства, пороки и казни – публичны. Драма Франции «объявила решительную войну браку; она просто видит в нем насилие, налагаемое на людей законами общества», «редкая пьеса не выставляет на сцене какое-нибудь ужасное злоупотребление брака»
[75]. Все писатели чувствуют болезненное состояние своего Отечества во всех отраслях развития; все они единодушно указывают на упадок его религии, политики, воспитания, наук и самой словесности, которая их же собственное дело. Это сделалось привычкой и модой.
Университеты и науки в Германии по видимости процветают. Но, по мнению ученого, «разврат мысли» – невидимый недуг Германии. Кроме того, «журнальное и торговое направление, которого не избегла и благоразумная Германия со своей литературой, принесло и ей много вреда, как повсюду»
[76]. Особенно громко звучит вопрос об отношении философии и религии. Шеллинг – «исполин мысли, вдруг остановился и преклонил смиренное чело перед Религией». Но теперь он молчит. Причина не в нем, причина в Германии. «Если бы философ был уверен в том, что его новая религиозная философия, ясно им самим сознанная, произведет полное убеждение в большей части Германии, – он, конечно, не замедлил бы совершить свой подвиг. Но он предчувствует противное – и не решается»
[77].
Вывод автора пессимистичен: нравственный мир Европы будет тем, чем он уже есть: умирающим, если не совсем мертвым. Заметим, что этот вывод касается именно нравственной и духовной стороны западноевропейской культуры. Шевырев призывает к разрыву с Европой: «Направление западных стран настолько не согласно со всеми нашими началами, что мы все признаем необходимым разорвать наши дальнейшие связи с Западом. Дух его образования (не отдельные науки, конечно) нам непонятен. Мирно и благоразумно созерцаем мы это развитие». Автор отмечает следующие негативные черты уже нашего просвещения, сложившиеся под влиянием Запада:
1) нерешительность; магическое обаяние Запада сильно действует на нас, но мы напрасно ждем откровений оттуда, Запад посылает нам то, что отвергается нашим умом и сердцем, отсюда тяжкая и праздная нерешимость;
2) недоверие к собственным силам. Последнее слово литературы Запада действует на нас какой-то чародейственной силой и сковывает наши собственные мысли;
3) апатия. Юное деревце под столетним кедром – это Россия в тени Европы. Дон Жуан произвел Евгения Онегина, одного из общих русских типов. Этот характер часто повторяется в нашей литературе – он подлинно Герой нашего времени. Эта апатия – причина лени, «которая одолевает свежую молодежь нашу, и бездейственности литераторов и ученых, которые изменяют своему высшему призванию» <…>
[78].
Но у нас сохраняются три коренные качества – залог нашего будущего развития:
1) вера; 2) чувство государственного единства, любовь к власти; 3) сознание народности и уверенность в том, что «всякое образование может у нас тогда только пустить прочный корень, когда усвоится нашим народным чувством и скажется народной мыслью и словом». Это чувство противостоит чуждому влиянию. Уваров выразил это кратко и положил в основу образования умов.
Запад по какому-то странному инстинкту не любит этих чувств наших и при всяком случае выражает нам свою нелюбовь, «похожую даже на какую-то ненависть».
С. П. Шевырев заканчивает статью выразительным призывом: «Да сохранит Россия на благо всему человечеству все сокровища западного прошлого, да отринет благоразумно все то, что служит к разрушению… да найдет в самой себе и в своей прежней жизни источник своенародный, в котором все чужое, но человечески прекрасное сольется с Русским духом, духом обширным, вселенским, Христианским, духом всеобъемлющей терпимости и всемирного общения»
[79].
Если внимательно рассмотреть приведенные обширные цитаты (мы специально цитировали много, так как эта статья вызвала и вызывает ярко отрицательную оценку у многих исследователей), то можно увидеть, что отрицание Шевырева касается отнюдь не всей западноевропейской культуры, но тех ее элементов, которые отрицательно влияют на нравственность поколений, на их способность к созидательному труду на благо родины. Он призывает Россию сохранить те положительные элементы культуры, которые постепенно вытесняются и подменяются новыми. Общеевропейское для Шевырева – это христианское, вселенское. Определяя понятие «самобытность национальной культуры», С. П. Шевырев утверждал, что оно не сводится к ее непохожести на другие. Он связывает самобытность с некоторой особой миссией, которую выполняет национальная культура в общем процессе развития мировой культуры.
В пагубности бездумных заимствований европейских культурных реалий уверен и В. Ф. Одоевский. В «Записках для моего праправнука о русской литературе» (1840) он писал: «Исторический период, в котором мы находимся, производит еще особенную черту в нашей литературе: подражание. Наш народный характер, наша государственная жизнь, место, занимаемое нами на земном шаре, – все это так огромно, так полно силы и поэзии, что не может вместиться в литературу; оттого мы пропускаем себя мимо и глядим лишь на других. Это скромное чувство подражания так далеко у нас простерлось, что иностранцы принялись уверять, будто бы мы лишены всякого творчества… Нет, мы не лишены творчества; оно, напротив, сильнее у нас, нежели у других народов, но оно в зародыше; нашей литературе (за немногими исключениями), как я сказал выше, недостает отличительного характера, физиономии». И далее: «…ты видишь ясно, что наше мнимое подражание было только школою, вышедши из которой, мы перегнали учителей»
[80]. Поскольку это обращено к будущему поколению, очевидно, что писатель надеется на преходящий характер подражательности, называя ее «мнимой» и веря в будущее процветание России в науках и искусствах.
