Мнение П. Великосельцева таково: если деревенская женщина будет бойчее, развязнее, изящнее, то мужик «лучше будет строиться, обходиться со скотом, подстригать несколько свою бороду, сделается сам ловчее, развязнее» и пр. То есть станет не тягловой скотиной, а личностью.
В курсе наук из образовательных предметов для женщин Великосельцев предлагает историю, географию, да несколько романов. Математика сверх арифметики не обязательна. Еще бы сменить питание, да убрать тяжелый труд, и нашу женщину будет не узнать. Вот комментарии Самарина на эту дикую фантазию: «Заманчивое житье: тяжелые работы побоку, вместо их пляски, даже танцы, какие-то гимнастические упражнения, чтение романов <…> все это готовится деревенским бабам, и в заключение муж, принявший на себя всю тяжелую работу, по возвращении домой сочтет себя достойно награжденным, если жена позволит ему приложиться к своей руке»
[127]. Звучит как анекдот.
Самарин отмечает, что такая статья, проникнутая отрицательным отношением к своей собственной народной среде, откуда родом ее автор, не могла бы появиться нигде, кроме России. Отвращение, полное непонимание и даже брезгливость – вот набор чувств, которыми охвачен автор статьи из «Земледельческой газеты». Русскому простонародному быту противополагается понятие образованности. Рассуждая на эту тему, Самарин определяет понятие образованности, которое, по его мнению, слагается из нескольких составляющих: 1) живой цельности образующегося организма; 2) представления о внешнем мире, охватывающем его со всех сторон; 3) понятия о живом процессе внутренней переработки получаемого извне.
Игнорируя этот союз внутреннего характера человека и внешнего мира, можно легко прийти к определению личности как некоторого «равнодушного вместилища (или «чистой доски» Джона Локка. – Авт.), в котором укладываются разные способности, и мы продолжаем толковать о высоком значении личности, не замечая, что мы же подорвали его, откинув понятие о внутренней цельности. Нам не представляется нисколько невозможным, чтобы один и тот же человек верил в одно, знал другое, восхищался третьим…»
[128]
С иронией по отношению к либерализму Самарин писал: «Личность, сама по себе и независимо от ее направления или содержания, имеет такое бесконечное достоинство, что когда признается за нужное освободить ее от невежественности и застоя, не грех и приналечь на нее»
[129]. То есть лишить ее свободы.
Полное отрицание свободы человека видит Ю. Ф. Самарин в материализме. «Вещественное (материалистическое. – Авт.) представление о человеке и об образованности естественно приводит, если не к полному отрицанию всякой самодеятельности, то к крайнему стеснению ее участия в процессе народного образования, к преувеличенной оценке внешнего общения, образующего снаружи, а не изнутри, к искусственному прививанию образованности не от живого начала, а от последних ее выводов, наконец, допущению принудительных мер…»
[130] Речь идет о законах об обязательном всеобщем обучении, принимаемых в это время в странах Западной Европы. Если человек – безликий сосуд, который нужно наполнить содержанием, знаниями и понятиями, то творчеству и свободе личности, по мнению Самарина, просто не остается места.
В целом, у славянофилов принято подчеркивать превалирование коллективистского, соборного начала. Историки как будто не замечали того, что свобода личности – также главная славянофильская тема. Однако западноевропейскому индивидуализму они противопоставляли персонализм христианства, выражающийся как в личном, так и в соборном начале. У И. В. Киреевского эти темы особенно ярки: в становлении человека для него важны цельность личности, сердце как средоточие личности, возвышение мышления до сочувственного согласия с верой, вера как событие внутренней личной жизни человека, скепсис по отношению к примату отвлеченного рационального мышления, воспитательную силу которого он тем не менее ставит очень высоко.
Важная мысль славянофилов – об относительности связи научно-технического или «общественного» прогресса с прогрессом личности. Говоря о развитии личности, «нужно задавать себе вопрос, чей прогресс, прогресс чего именно? – вопрошал А. С. Хомяков. – Иначе выйдет, что вся жизнь римской империи до последнего дня была прогрессом; может усовершенствоваться наука, а нравы могут упадать и страна гибнуть. Прогресс есть слово, требующее субъекта. Без этого субъекта прогресс есть отвлеченность или, лучше сказать, чистая бессмыслица!»
[131]
И Киреевский, и Хомяков настаивали на свободе выражения личности. При этом они прямо связывали нравственность со свободой. Перед человеком всегда стоит нравственный выбор, в котором он свободен поступить так или иначе. Даже в истории, по мнению славянофилов, законы разумной необходимости не могут подавить свободной воли человека. Эта свободная воля – «волящий разум» (Хомяков) – не зависит от форм государственного и общественного устройства. В основании общества, таким образом, лежит личность. В устройстве русского общества личность есть первое основание, а право собственности только ее случайное отношение, писал И. В. Киреевский. Тогда как в западноевропейском обществе соперничество и борьба личностей как собственников (частная собственность – основа западного общества) привела к развитию индивидуализма и обособленности.
К славянофильскому кругу тесно примыкали воззрения известного общественного деятеля и мыслителя середины XIX века В. Ф. Одоевского, входившего еще в 20-е годы в кружок любомудров.
Одоевский довольно критично характеризуется в советском академическом издании «Очерки истории школы и педагогической мысли в СССР. XVIII – первая половина XIX века». В основе его философии образования, по мнению авторов, лежала «гуманная, но утопическая идея “благоустройства жизни на земле”». Он «…переоценивал роль и значение воспитания в жизни общества, считая, что путем нравственного воспитания можно усовершенствовать природу человека и установить справедливость в обществе», считая «существенной особенностью педагогики ее опытный (то есть практический, а не теоретический, отвлеченный. – Л. Б.) характер, полагая, что она должна изменяться с каждой страной, почти с каждым человеком»
[132]. Такая идея есть и у Ушинского, и исходит она из идеи неповторимости как отдельной личности, так и народа как личности совокупной.
В. Ф. Одоевский одним из первых сформулировал мысль об общечеловеческих задачах воспитания: «прежде всего быть человеком и лишь на этом фундаменте строить образование специальное»
[133]. Здесь В. Ф. Одоевский полностью сходится с А. С. Хомяковым и Н. И. Пироговым. Общее образование, по их мысли, – не только антитеза специальному, как обычно это трактуют. Это именно общее – широкое и гуманитарное в своей основе образование, по видимости как будто не нужное для практической деятельности человека, антитеза узкому, практическому, техническому образованию.
