Успех курса был совершенно неожиданным и сильно раздражил западников. Значение его, которое состояло в попытке обратить российское общество к своим истокам просвещения, трудно преувеличить.
Рассмотрим воспитательное значение курса лекций Т. Н. Грановского, который начался несколько скандально. Недовольный вышеупомянутой статьей С. П. Шевырева в «Москвитянине» еще до начала чтения курса Грановский в полемическом задоре писал своему другу Н. Х. Кетчеру: «Вообще хочу полемизировать, ругаться и оскорблять»
[293]. Уже это демонстрирует некоторую предвзятость молодого профессора. Он как будто хочет вызвать на дуэль Шевырева. Два их курса, следующих один за другим, действительно показались современникам сражением, хотя один был историческим, а другой – филологическим. Так ли это было на самом деле? Ведь письмо могло быть написано под настроение, в некоем душевном состоянии. Сам Грановский был «добрым, мягким, теплым» человеком, по словам другого его друга, известного ориенталиста В. В. Григорьева, – и это «ругаться и оскорблять», сказанное, видимо, под влиянием эмоций, совершенно не согласуется с его характером. Затем молва, как это часто бывает, заслонила истинное значение курса истории Грановского.
Историческая основа «западничества» Грановского – как многие тогда считали, идея закономерности и прогрессивности человеческого развития, для которой национальные различия казались второстепенными. В. В. Григорьев по смерти историка поместил в журнале «Русская беседа» некролог, где писал: «Молодым, увлекающимся поколениям проповедовал он легкую веру в прогресс», имея в виду, прежде всего, прогресс материальный, научно-технический
[294]. Однако крупный дореволюционный исследователь творчества славянофилов и западников Б. Э. Нольде замечал, что по Грановскому цель человечества на земле – морально прогрессировать. Григорьев, правда, также отмечает, что Грановский 15 лет повторял одно и то же, что прогресс заключается в нравственном самосовершенствовании. По-видимому, Грановского вначале захватила абстрактная идея морального прогресса всего человечества, но затем он вернулся к более реальной идее прогресса как нравственного самосовершенствования каждого человека.
Научной целью Грановского было показать смысл исторического развития Запада. Он считал, что констатировать упадок его цивилизации недостаточно. Надо постараться понять его культуру. Попечитель Московского учебного округа граф Строганов указал Грановскому на ошибки в его курсе. «Ему (Грановскому. – Л. Б.) трудно было помириться с необходимостью объяснять, согласно требованиям начальства, реформацию и революцию как регресс»
[295]. Если смысл истории состоит в нравственном самосовершенствовании, как действительно писал Грановский, то он не мог считать революцию и реформацию ни прогрессом, ни регрессом.
Воспитательное значение курса Т. Н. Грановского состоит в том, что он первым в России поднялся до всемирно-исторической точки зрения в истории. «Но если бы пришлось, основываясь на высказанных им взглядах, построить стройное, законченное в общем и частном, историческое миросозерцание, то вряд ли такая задача оказалась бы исполнимой», пишет Нольде
[296].
Исследователи Грановского отмечают, что главное значение деятельности ученого состояло не столько в лекциях для студентов, сколько в публичных чтениях, в привлечении внимания образованного общества к науке. Проф. К. Н. Бестужев-Рюмин говорил, что в Грановском особенно ценно было старание воспитать в своих слушателях сознание высших законов исторического развития, уважение к прошлому, стремление к улучшению и развитию в будущем, старание пробудить сознание того, что успехи гражданственности добываются трудным и медленным процессом
[297]. «И действительно, кто раньше Грановского, положив в основу своей профессорской деятельности вышеприведенный этический, скажем больше, христианский принцип, по мере сил и возможности обосновав его научно, исторически и философски, сумел затем неустанно внушать его в течение многих лет собранной вокруг его кафедры молодежи и притом внушать в высокохудожественной форме?» пишет Нольде
[298]. Таким образом, по его мнению, курс имел не столько научный, сколько просветительский и воспитательный характер.
Славянофилы все, без исключения, поддержали курс Грановского. В. А. Кошелев отмечает высокий отзыв (в письме к Д. Веневитинову) Хомякова о курсе, который, по его мнению, «достоин лучшего европейского университета»
[299]. А. С. Хомяков, отмечая достоинства обоих курсов, и Шевырева, и Грановского, писал Ю. Ф. Самарину, что успех лекций Грановского – успех его личный, больше как оратора. Успех Шевырева, по его мнению, – это успех мысли, науки. «Это истинный успех профессора»
[300]. Несмотря на такое миролюбивое отношение, даже малейшая критика Грановского сразу воспринималась западниками как выражение «союза с жандармами» (Герцен), то есть ими были приняты все меры, чтобы придать научным лекциям политический смысл и тем самым – значение абсолютной истины, которая не могла быть подвергнута сомнению.
А. И. Герцен много сделал, чтобы «столкнуть лбами» Грановского и Шевырева. В своих статьях о курсе Грановского он постоянно подчеркивал мужество и объективную научность автора. Здесь и «благородная симпатия к своему предмету», и «великое единство развития рода человеческого», и «первые прекрасные слова, которыми открыл г. Грановский курс свой»
[301]. Дифирамбы Грановскому иногда прерываются замечаниями в отношении Шевырева, о котором иначе как с сарказмом Герцен и не говорил. «Шевырев восстанавливает Русь, которой не было и, слава Богу, не будет». Шевырев «читал в Москве публичные лекции о русской словесности, преимущественно того времени, когда ничего не писали…»
[302] Действительно, лекции Шевырева были по преимуществу посвящены Древней Руси, но немногочисленные дошедшие до нас сочинения говорят о высоком развитии в ней просвещения. Да и словесность включает в себя и устное творчество!
Об еще только предстоящем курсе профессора он заранее писал так: «Шевырева готовятся принять свистками или ошикать, если он будет говорить, т. е. выговаривать студентам. Это было бы хорошо, но за это можно уехать бедным юношам на Кавказ, а потому лучше было бы им, т. е. всем студентам, решительно не ходить на его публичные лекции»
[303]. Славянофил, поэт Н. М. Языков называл популярность лекций Грановского «успехом у дам». Это подтверждал и А. И. Герцен: «Участие к чтениям г-на Грановского беспрерывно возрастало; его кафедра была постоянно окружена венком дам…»
[304] С. П. Шевырев отметил успех Грановского, однако назвал его курс «слабым эхом одного из многочисленных мнений западной науки»
[305].
