Но след в педагогике оставил не столько сам критик, сколько его сочинения. Учителя словесности в гимназиях часто пользовались его статьями. Еще при жизни Белинского стали появляться учебные руководства, составители которых принимали его мнение и прямо пользовались его сочинениями. Например, А. Д. Галахов в своей известной хрестоматии широко использовал тексты критика
[313].
Почитателем Белинского был и великий русский педагог К. Д. Ушинский, рекомендовавший воспитанницам Смольного читать Пушкина вместе с 8-м т. сочинений критика
[314].
Е. Водовозова вспоминает, что В. Я. Стоюнин устраивал беседы о Белинском. Водовозов в 1859 г. в «Русском слове» (№ 12) опубликовал рецензию, в которой обратил внимание на педагогическое значение литературного наследия Белинского. В. Острогорский в речах 1898 г. называл всех выдающихся русских педагогов, не исключая даже Пирогова, «преемниками Белинского в области русской педагогики, куда они внесли идеи и заветы великого критика».
Про свои годы учения в училище правоведения выдающийся русский критик и музыкальный деятель, вдохновитель «Могучей кучки» В. В. Стасов писал: «Белинский был решительно нашим настоящим воспитателем. Никакие классы, курсы, писания сочинений, экзамены и все прочее не сделали столько для нашего образования и развития, как один Белинский со своими ежемесячными статьями»
[315].
Поэтому, хотя собственно педагогическая деятельность была «побочной» для Белинского, в широком смысле слова она стала главным его делом, т. к. он воспитывал молодежь своими статьями, которые читало все современное ему общество. «Если в эпоху великих реформ явилось так много либеральных, честных, гуманных чиновников, помещиков, офицеров, врачей, художников, адвокатов, священников, не говоря уже о писателях, ученых, педагогах, то обилием этой блестящей интеллигенции Россия в очень большой степени обязана деятельности великого критика Земли русской», – пишет Ашевский. «После Чернышевского Белинского назвали гениальным критиком Добролюбов, Писарев, Михайловский и целый ряд других писателей»
[316]. А по мнению Плеханова, он еще и гениальный социолог. Это очень показательный ряд! Выходит, что на идеях Белинского воспитывались будущие деятели радикального и социалистического направления, сделавшие их своим знаменем. Это несколько неожиданный, но в целом предсказуемый результат воспитания нетерпимыми к существующему порядку статьями критика.
Николай Васильевич Гоголь, великий русский писатель, также не был чужд педагогической деятельности. Вскоре по приезде в Петербург, в 1833 г. он устроился преподавать историю в Патриотический институт, в котором обучались дочери военных. Туда же поступили и его родные сестры. Он был рад, что теперь не только сочинитель, но и учитель. Издатель Плетнев, устроивший его на это место, «поверил Гоголю, что тот по призванию учитель, поверили этому и те, кому Плетнев рассказывало его страсти к преподаванию, поверил в это, наконец, и сам Гоголь. Он стал даже подумывать, не есть ли преподавание и история его первое занятие, а все прочее – второе»
[317].
Гоголь попросил профессора истории Московского университета М. П. Погодина о протекции. У писателя появляются планы написать всю историю Малороссии, историю казачества. В педагогический талант Гоголя поверил и А. С. Пушкин, чьими стараниями писатель был принят на кафедру Санкт-Петербургского университета, где стал читать курс по истории Средних веков. Гоголь писал лекции как статьи и заучивал их наизусть. Студенты были поражены мастерством преподавателя, его импровизациями. «Но недолго держалось его вдохновение. Вскоре оно стало иссякать. Надо было переходить на прозу исторических занятий, на разработку курса во всей его последовательности, со свойственной науке системою и обстоятельным штудированием источников, но не было ничего ненавистнее для него, чем система»
[318]. Для великого художника слова рамки науки были слишком тесны.
У Николая Васильевича появилась мысль читать историю в открытом в 1833 г. Киевском университете им. Св. Владимира, где уже преподавал его друг Максимович. «Туда, туда! в Киев! в древний, в прекрасный Киев! …Я восхищаюсь заранее, когда воображу, как закипят труды мои в Киеве», – убеждает он Пушкина. Друзья активно хлопотали за новое место, но попечитель киевского учебного округа Брадке не согласился на кандидатуру Гоголя. Тем и закончилась педагогическая деятельность писателя, к которой он больше никогда не возвращался.
От этого периода осталась заметка «О преподавании всеобщей истории» (1832–1833), где Гоголь предложил содержание и методы преподавания исторического курса. На 13 страницах он крупными мазками нарисовал всю историю человечества. «Все, что является в истории: народы, события – должны быть непременно живы и как бы находиться перед глазами слушателей или читателей, чтоб каждый народ, каждое государство сохраняли свой мир, свои краски, чтобы народ со всеми своими подвигами и влиянием на мир проносился ярко, в таком же точно виде и костюме, в каком был он в минувшие времена. Для того нужно собрать не многие черты, но такие, которые бы высказывали много, черты самые оригинальные, самые резкие, какие только имел изображаемый народ. Для того чтобы извлечь эти черты, нужен ум, сильный схватить все незаметные для простого глаза оттенки, нужно терпение перерыть множество иногда самых неинтересных книг. Но что уже один узнал, то другим передается легко; и потому слушатели должны узнать это, не роясь в архивах»
[319]. Здесь видим общую с Хомяковым идею, что в историческом повествовании должен участвовать не только разум, но и чувства, даже интуиция.
Методы преподавания Гоголь описал так: «Слог профессора должен быть увлекательный, огненный. Он должен в высочайшей степени овладеть вниманием слушателей. Если хоть один из них может предаться во время лекции посторонним мыслям, то вся вина падает на профессора: он не умел быть так занимателен, чтобы покорить своей воле даже мысли слушателей. Нельзя вообразить, не испытавши, какое вредное влияние происходит от того, если слог профессора вял, сух и не имеет той живости, которая не дает мыслям ни на минуту рассыпаться. Тогда не спасет его самая ученость: его не будут слушать; тогда никакие истины не произведут на слушателей влияния, потому что их возраст есть возраст энтузиазма и сильных потрясений; тогда происходит то, что самые ложные мысли, слышимые ими стороною, но выраженные блестящим и привлекательным языком, мгновенно увлекут их и дадут им совершенно ложное направление. Тогда даже справедливые замечания возбуждают внутренний смех и желание действовать и умствовать наперекор; тогда самые священные слова в устах его, как то: преданность к Религии и привязанность к Отечеству и государю, превращаются для них в мнения ничтожные. Какие из этого бывают ужасные следствия, это видим, к сожалению, нередко»
[320]. Здесь важна мысль, как преподавание истории влияет на умонастроение и даже политические убеждения слушателей. Поэтому профессор ответственен не только за взращивание будущих ученых, но главное – за убеждения будущих граждан.
