Рейс на Ниццу через Женеву отправлялся из Домодедова рано утром, первый раз за многие годы Тина не выпила среди ночи традиционный стакан молока. Стоя в ночнушке и зевая во весь рот, она игнорировала суету сборов, носящихся горничных и мать. Встряхнув крыльями, Тиль прыгнул на Мусика. Как настоящие мужчины, они были готовы первыми.
Аэропорт серел мрачным ангаром. У стойки регистрации вытянулась змея очереди. Погрузив багаж на тележки, Виктория Владимировна с Тиной оказались в самом хвосте.
В зоне отлета толпилось непривычно много ангелов. Тиля окунули в такое плотное внимание, что стало не по себе. Каждый проходящий считал долгом выпучить глаза на ворот комбинезона, словно модель Сикорского была величайший редкостью. Молодой ангел делал вид, что не замечает популярного интереса, и лишь нервно похлопывал Мусика.
Очередь ползла еле-еле, но Тина покорно ждала, досыпая на ходу.
Чтобы хоть как-то отвлечься от назойливых коллег, Тиль заглянул в варианты.
За стойкой появились два менеджера, очередь двинулась веселее.
Что он наделал! Как мог быть таким беспечным! Расслабился, забылся, и вот теперь может быть поздно. Ее надо остановить любой ценой.
Встав перед овечкой, ангел замахал крыльями, словно давал сигнал «стоп». Она не разлепила сонных глаз.
Надо что-то предпринять...
Ангел легонько тронул сердечко и шепнул:
– Прошу, останься!
Сонная лень спала, Тина ощутила смутное беспокойство, как будто что-то тянуло назад, домой. Еще не до конца понимая желание, она заявила матери:
– Я, наверно, не полечу.
Всегда готовая к неожиданным поворотам, Виктория Владимировна стала мягко и ласково убеждать, что отменять поездку не стоит, их ждут, и май – самое лучше время.
– Неужели ты боишься самолетов?
Ловушка сработала. Тина скривила кислую мину и осталась на месте, держась за тележку с чемоданами.
Ангел попробовал чуть сильнее.
Сердце кольнула иголочка страха, овечка поморщилась, достала из сумочки успокоительное и проглотила дозу. Она не могла позволить себе быть трусихой, быть слабой и беспомощной. И хоть поняла, что не хочет садиться на это рейс, слова Вики держали на привязи. Нет, она не боится летать. Назло ей.
Очередь стремительно таяла.
– Почему молчите?! – закричал Тиль ангелам, которые, как на зрелище, собрались поблизости. – Вы же видите, что будет! Остановите своих овечек!
Особи в смокингах весело переглянулись.
– Молодой ангел, наивный, а еще крылья обрел, – сказал кто-то.
– Овечку бесполезно останавливать, сама идет, – добавил другой.
– Расслабься, не трать нервы. Сколько их еще будет, – посоветовали из толпы.
Мотька, заключенный в перевозку, злобно поглядывал на мучения ангела и, кажется, торжествовал: не сможет напугать мотоциклом, вот она, сладость мести. Глупый кот не понимал, что его ждет.
До стойки оставалась всего одна парочка молодоженов.
И куда провалился ангел Виктории? Может быть, вместе справились бы. Вечность на исходе. Сейчас или никогда.
– Прости, – шепнул Тиль.
Боль пронзила грудь ледяной пикой и выскочила под лопаткой. Тина охнула, повалилась на тележку, сшибая чемоданы, скатилась на пол ничком и потеряла сознание.
Виктория Владимировна закричала так, что пассажиры всех рейсов обернулись.
Овечка лежала тихо, но закрытыми глазами увидела ангела.
– Привет, красавчик! – обрадовалась она.
– Лежи спокойно, – попросил Тиль.
– Почему так тихо? Что случилось?
– Упала в обморок. Потерпи.
– Да? Как странно...
– Молчи, вернись обратно...
– Я подумала, ты не хочешь, чтобы я летела...
– Ничего не знаю, – упрямо сказал Тиль и закрылся сияющими крыльями от стыда.
Подбежала охрана, готовая к бою с террористами, и с легким сердцем принялась вытаскивать молоденькую пассажирку из сердечного приступа. Следом подоспели дежурные врачи. Тину привели в чувство, вкатили уколов, но запретили приближаться к самолету. В таком состоянии ни одна авиакомпания на борт не пустит.
Машина, ждавшая на стоянке, привезла чемоданы с женщинами домой. Тина окончательно пришла в себя и потребовала, чтобы никакие врачи, а тем более медсестры, ее не трогали. Уже все прошло. Не снимая одежды, повалилась на застланную кровать и уставилась в потолок. Тиль был рядом, придирчиво разбирая варианты.
Дверь распахнулась. В лице Виктории Владимировны было что-то такое, что дочка забыла отчитать мать за дерзость.
– Включи телевизор, быстро, – приказала она, что было немыслимо.
Нашарив под кроватью пульт, Тина послушно нажала кнопку. Шел экстренный выпуск новостей: трагическим тоном диктор сообщал, что на взлете у женевского рейса загорелся двигатель, самолет рухнул, никто не спасся. В этом убеждали кадры горящих обломков, над которыми росли клубы нефтяного дыма.
– Это чудо, понимаешь, это... – Виктория Владимировна зажала рот, не договорив.
– Не было никакого чуда...
– Ну, как ты можешь! Даже сейчас.
– Меня спас ангел, – сказала Тина. – И тебя заодно. Не знаю зачем.
– Ты... ты... – мать задохнулась в слезах и выбежала прочь.
Подойдя к телевизору, Тина вырвала шнур из розетки, постояла в раздумье и вдруг опустилась на колени. Сложив перед собой ладошки, она...
Тиль не понял, что произошло. Как будто выключили звук, не весь, а только голос овечки. Слышал шумы улицы, плач Виктории, беготню прислуги по дому и кучу других бесполезных звуков. Но только не Тину. Что странно: ее губы прикрывало облачко, словно размытое пятно на стекле.
Ангел поменял угол обзора. Но помеха упрямо торчала.
Это несправедливо, это обидно, это нечестно. В конце концов – он не чужой, он ее ангел, видит каждый орган, каждую жилку и вену, значит, имеет право знать, о чем молится его овечка. Раз ему заказан путь к мыслям. Да и как может молиться девочка, которая выросла без всяких вер? Просто смех. Кому она там молится, что может просить? Глупость какая-то. Всю радость от спасения перечеркнули. А он так старался.
Тиль разозлился всерьез. Происшествие требовало немедленного объяснения. У кого угодно, да хоть у Милосердного трибунала.
XXI
Занесло не по адресу. В квадратном дворике старинного монастыря журчал фонтанчик с двенадцатью струйками. Источник знаний манил пригубить и насладиться. Воровато осмотревшись, Тиль подкрался к каменной чаше. Жажды знаний не испытывал, литературы и музыки вполне достаточно. Но отказаться, если подвернулось под руку, было трудно. Что бы такого выпить?
