Ну, вот и все – последний штрафной. Не понятно за что.
Он заглянул смело. Вместо единицы с шестью нулями происходило нечто новое: перышко зачеркивало штрафные, цифры сыпались старой штукатуркой. Долг стремительно уменьшился на... триста тысяч!
– Спасибо, ангел, – повторили Тина.
И еще столько же опало пылью.
– Спасибо тебе.
Перо безжалостно зачеркнуло штрафные, оставив цифру меньше той, с чего начал: всего-то пять девяток.
Натянув плед до подбородка, Тина задремала.
Ангелы, кто был на самолете, демонстративно отвернулись и уселись тесным рядком в хвостовом отсеке, словно каждого постигла невероятная, чудовищная, непростительная обида.
Тиль расправил крылья, чтобы обнять милую, чудную, славную овечку, но его призвали.
– Я здесь, – торопливо сказал Тиль. – Чего кричишь?
Торквемада подмигнул:
– Забыл, что ли? Футбол!
Громадную чашу стадиона заполняли тени мужчин. Под рев трибун на зеленую травку выбежали две дюжины теней. Взглянув на табло, Тиль узнал, чем закончится матч. Мог бы неплохо заработать на тотализаторе.
Кардинал в нетерпении потер ладошки:
– За кого болеть будешь? Я – за наших.
Тиль равнодушно пожал плечами, мыслями пребывал далеко.
– Ты – молодец, всегда в тебя верил. – Член Милосердного трибунала дружески пихнул локтем. – Выкрутился... Только крылья не распушай, еще много чего может быть. Получай удовольствие и не говори про счет. Сам знаю какой, не в этом дело, а в игре. Игра, понимаешь, – это все!
Кожаный шар летал между тенями, которые носились из конца в конец как угорелые. Торквемада подскакивал и вопил дурным голосом, когда мяч не попал в створ деревянных палок, или в ужасе закрывал лицо, если надутый баллон не долетал до сетки на противоположной стороне зеленого газона. И хотя кругом бесновались тени, а редкие женщины пытались им жалобно вторить, Тилю стало скучно. Так скучно, что крылья буквально рвались отсюда.
Изобразив озабоченную физиономию, ангел сообщил, что овечка требует его немедленного присутствия.
– Ладно уж, проваливай. – После гола Торквемада пребывал в благодушном расположении. – Будешь отличным ангелом.
Тиль с Мусиком догнали самолет перед посадкой.
Ангелы делали вид, что в упор его не замечают. Но это безразлично. Спящую овечку обнял крыльями и не разжимал объятий до самой посадки.
Было хорошо, словно уже попал на Хрустальное небо.
XXIII
Розовая мечта номер два была цвета старинной штукатурки в бликах вишневого сада. Обязательно веял ласковый бриз, напоенный ароматами трав с солью Средиземного моря. Толик мечтал, как рано утром выйдет на просторную террасу, на изящном столике уже накрыт легкий завтрак, он щурится солнцу и бликам близкого прилива, выпьет стакан сока только что сорванных плодов и погрузится в негу летнего безделья. Фантазия была столь прекрасна, что Толик прятался за нее в самые неприятные моменты жизни. Все, что делал, ради чего трудился, не покладая разных частей тела, должно было привести усталого путника к единственной обители – своему домику на побережье теплого моря. Даже квартира на Остоженке была лишь шагом к этому домику. Толик мечтал, что когда-нибудь сможет наслаждаться владением собственной виллой, лучше всего – невдалеке от Ниццы. Чтобы вечерами... Но это была уже другая мечта, вкусом попроще.
Дом в городке Эз-Бор-де-Мер, к которому такси привезло овечку, воплотил мечту. Именно здесь Толик хотел бы жить безвылазно. Иван Дмитриевич выбрал отличное местечко. Постройка начала ушедшего века в стиле поздний модерн сохранилась отменно, чему помогли климат и тщательный ремонт, на который не поскупился новый хозяин. Дом выглядел новеньким, но обжитым.
Побродив по саду, парку и бассейну, ангел загрустил и призадумался: каким странным и порой обидным образом сбываются мечты. Как будто изысканно издеваются: вот она, вилла, – владеешь ею на правах хозяина овечки, и что толку? Даже запахов нет. А какие роскошные кусты роз. Ладонь невесомо прошла лепестки.
Мечта стала явью, его и совсем чужой. Но вот о чем Толик как-то не задумывался, так это обслуга. Казалось, в его доме все будет делаться само собой. Это была досадная промашка. А молодую хозяйку прямо у дверцы такси встретил взвод слуг: двое горничных, садовник, повар, рабочий и управляющий. Персонал трудился за гроши, по местным меркам, но этого вполне хватало на пропитание их семей, оставленных в новеньких демократиях Евросоюза. И Тине не надо мучиться с французским, который не выносила за утонченную сложность. Почти родного – английского было вполне достаточно.
Управляющий – поляк Словацкий – осведомился, отчего лишены счастья видеть пани Викторию.
– Последнее время она боится самолетов, – ответила Тина, мстительно ухмыляясь.
Действительно, Виктория Владимировна никак не могла собраться с силами, чтобы еще раз отправиться в аэропорт, что и стало веским доводом для дочери лететь немедленно.
Прислуга занялась чемоданами, а Тина, отказавшись от раннего ланча, переоделась в шорты с футболкой и побежала на пляж, до которого было рукой подать.
Тиль слышал, как под пятками овечки хрустит галька, словно снег на морозе, видел темно-голубую воду в солнечных бликах под лазоревым горизонтом, но не испытывал обычного волнения, что накатывает на северного человека, встречающего море после долгой разлуки. Теперь все по-другому, и это грустно. Зато спокоен за варианты.
Скинув одежонку, худосочная русалка подставила себя солнцу. Любитель пляжного ню не стал бы пялиться. Бледное, угловатое тело вызывало из всех чувств только жалость. Да и подглядывать некому. Пляж пустел диковатой уединенностью.
Неумело повертев «мельницу», Тина шагнула к кромке прибоя, сунула пальчик, отдернула, вода еще не прогрелась, но, обняв себя, упрямо вошла. Дрожала и двигалась в глубину. Когда вода подобралась до груди, поднырнула и поплыла, лихорадочно колотя по мелким волнам. Плавала овечка ужасно, на пределе дыхания, фыркая от соли с холодом, держась только на упрямстве.
Ангел был рядом, вел Мусика за рога, посматривая под ноги. Виднелась глубина, кипевшая в ней жизнь и разнообразные твари, составлявшие меню прибрежных ресторанчиков. Под ним было мелко. Утонуть овечке точно не грозило.
Промерзнув до судорог, Тина выбралась на гальку и, нацепив одежку на мокрое тело, побежала в дом. Впервые за многие дни она ела много и с аппетитом. Уплетая все, что приготовил повар-румын со странной фамилией Травеску, наследница виллы доплелась до спальни и провались в сытный сон до следующего утра.
С местными ангелами Тиль не знакомился, потому чтобы было не с кем. Мужчины привычно оборачивались серыми тенями, а бедняжки горничные из недалекой Португалии трудились без поводыря. Он подумал, а не махнуть ли в город, посмотреть на огни ночной Ниццы, но отказался: придется терпеть удивленные взгляды личностей в смокингах, на Променаде их наверняка пруд пруди. Служба заставит, тогда и выберется.
