Как плохой трагический актер, Сведенборг горестно воздел руки.
Кадеты помалкивали, стараясь глядеть на обломки и песок.
– Не влюбляйтесь в овечек, ангелы, – продолжил он. – Будете страдать каждый миг вечности. Овечка ничего не поймет. Выберет какую-нибудь тень, отъявленного дурака, выйдет замуж, нарожает детей, будет стариться и дурнеть. А вы – жариться на сковородке. Да, ангелам дано страдать. А вот овечке не дано любить ангела. Урок окончен, свободны.
Учитель зашел за статую и пропал. Тиль даже не успел расспросить его о важном. Нумерованные коллеги разбрелись кто куда, не прощаясь. Делать на Срединном небе совсем нечего. Тиль запрыгнул на Мусика, но сзади вкрадчиво спросили:
– Торопитесь?
На раскладном стульчике удобно устроился Гессе. Широкополая шляпа прикрывала тенью глаза. Ангел выразил всяческое почтение председателю Милосердного трибунала.
– Делаете успехи, юноша, ja. – Гессе одобрительно кивнул. – Станете хорошим ангелом. Очень хорошим. Вам по силам обрести Хрустальное небо. Вы меня понимаете?
Тиль понимал, что с нынешней цифрой штрафных вердикт не грозит. Но язык придержал за зубами.
– Хрустальное небо – главный приз ангелов, – продолжил Гессе ласково. – Приз редкий, драгоценный и желанный. Может быть, ваш.
– Что я должен делать? – спросил Тиль.
– Скорее не делать, юноша. Вы слишком рьяно пасете овечку. Не стоит тратить столько усилий, она не заслуживает. Наблюдайте, как другие ангелы, но не вмешивайтесь. Больше от вас ничего не требуется.
– А штрафные?
– Об этом не беспокойтесь. Поступите правильно – обретете Хрустальное небо. Обещаю, – Гессе приподнял шляпу, словно заключая нерушимую клятву. – Договорились?
Тиль машинально кивнул, но вдруг спросил:
– Герр Гессе, а что делать, если я чувствую в себе то мещанина, то степного волка?
– Пожалуй, надо завалить источник камнями, – задумчиво ответил председатель Милосердного трибунал. – Налакаются, чего ни попадя, и давай нести ахинею. Нет, решительно – завалить.
И он сгинул вместе со стульчиком.
XXIX
Над фаянсовой миской возвышалась горка маслин, огурцов и каперсов. Простые вкусы провансальской деревни учили поглощать соленое изобилие с красным вином с рыбным блюдом, но овечка ограничилась кувшином свежего апельсинового сока. Смачно хрумкая, как голодный заяц – капусту, обильно запивала оранжем и забрызгала футболку от ворота до пупа. Тина свинячила с таким страстным аппетитом, что никто из прислуги не мог осудить молодую хозяйку. Девочка лучилась наглым здоровьем, а это извиняет мелкие нарушения приличий.
Разбуженная чавканьем, Виктория Владимировна вышла на веранду узнать, кто же это старается с раннего утра. Остановившись в проеме двери, разглядывала дочь с особым интересом, но когда Тина заметила ее, улыбнулась:
– Bon appetite!
Благодарно кивнув, дочь помахала огрызком, приглашая разделить трапезу:
– Пробило на солененькое. Наверное, с чистого воздуха. Самое время подкрепиться... мама!
Виктория Владимировна отведала огурчик, потянулась за вторым, за ним – следующий. Под утренний хлеб, нарезанный грубыми ломтями, незаметно исчезло еще три зеленых корнеплода вперемешку с маслинами.
– Что мы делаем! – Тина оторвала от каравая грубый шмат. – Такую закуску – и без водки. Что подумают о нас люди. Скажут: ох уж эти русские, опять завтрак без водки. Надо свистнуть, чтоб принесли холодненькую. Ты будешь... мама?
– С какой стати? – Виктория облизала кончики пальцев.
– Нужен повод? Пожалуйста – здоровье. Неужели не выпьешь за мое здоровье?
– Неужели у тебя прибавится здоровья от рюмки водки?
– А если попрошу выпить за мою жизнь?
Виктория Владимировна положила выбранный каперс:
– Тиночка, что за прихоть? Тебе вздумалось напоить меня водкой с утра пораньше?
– А тебе не хочется?
– С чего это вдруг?
– Для храбрости. Или сбросить напряжение после вчерашнего. Ты не испугалась?
Словно раздумывая, Виктория неторопливо жевала сочную маслинку:
– Наверное, нет.
– Судя по всему, приходилось смотреть в лицо смерти? Признавайся! – Тина подмигнула. – Откуда такое мужество у хрупкой женщины... мама?
Виктория Владимировна не ответила. Хоть лицо ее было спокойно, казалось, сдерживается по необходимости.
– Ну, извини, не обижайся. – Тина налила ей в кофейную чашку сок. – Отметим твою вчерашнюю победу диетически.
Фарфоровые края чокнулись тревожным звоночком.
– А могла бы убить? – спросила Тина, не давая матери выпить до дна.
– Что? – Виктория Владимировна ощутимо напряглась.
– Вчерашнего грабителя могла бы убить? Представь: у тебя спрятан пистолет, ты его выхватываешь и засаживаешь пулю прямо ему в лоб, так чтоб поганые мозги забрызгали всю веранду. Могла бы?
– Нет... – в голосе Вики не было уверенности. – Я не умею стрелять.
– А я бы смогла. Стреляла бы, пока патроны не кончились, наплевать – попаду или нет. Чтоб все поганые выродки узнали: никто не смеет безнаказанно мне угрожать.
– Ты очень похожа на своего отца...
– Спасибо... мама. Это очень приятно.
– Мне тоже, – в голосе Виктории Владимировны не было уверенности.
– Плохо, что мы раньше так мало общались. Почему так вышло?
– На то много причин.
– Достаточно главной.
Смяв хлебный шарик, Виктория Владимировна раздавила лепешку:
– Твой отец этого не хотел. Он считал нужным воспитать тебя сильной, достойной принять наследство. Никто не имел права вмешиваться.
– И как, получилось? – Тина ждала, не отрывая взгляд. Буквально сверлила мать.
– Даже лучше, чем он мечтал.
– Уже второй комплимент за утро, день отлично начинается, – Тина пригласила к тосту чашками. – Но теперь у нас все будет по-другому. Правда? Мы станем подругами? Говорят, мать – лучшая подруга. Будем делиться секретами, ничего не утаивая. Нашими маленькими женскими секретами. Станем неразлейвода. Ты мне будешь советовать, как обращаться с мужчинами, а потом, когда выйду замуж и нарожаю тебе внуков, будешь во всем помогать. Ведь ты моя мама. Это ведь замечательно, правда? Ты этого хочешь?
– Конечно, доченька, мы станем подругами.
Тина сжала чашку так, что хрупкий фарфор скрипнул, и все же улыбнулась:
– Вот это здорово... Начинается новая жизнь. Полная любви и взаимопонимания. Кстати, слышала историю, которая потрясла городок нашего университета в том году?
