Отец ехал в стороне от дороги. Без шлема, с голой индюшачьей шеей, беззащитно торчащей из стальной горловины кирасы. Лицо его, изрезанное морщинами, было обращено прямо перед собой. Зеленые глаза незряче во что-то всматривались. Свита ехала за ним на расстоянии.
– Пусть эти твари пожрут Овечьи Холмы, – кричал отец ему в лицо в донжоне Капертаума. Он словно пытался оправдаться в решении бросить все перед лицом нашествия. Но Ардо и не думал возражать. – Пусть пожрут все здесь, на севере. Главное, пусть пожрут этот проклятый Пархим. Мы уйдем домой и прикроемся Гнилыми Зубами как неприступной стеной. Мы отобьемся. Благодатный край будет им не по зубам. Даже если мы не справимся с этим – это будет потом, а они пусть сдохнут сегодня…
Фюргартовские горгульи презрительно смотрели на неудавшегося завоевателя. На суету во дворе детинца, по которому бегали чужие солдаты, грузили подводы. На то, как из башни свернутыми выносили вражеские знамена. Недолго им пришлось развеваться над землями Элендорта.
Ардо поехал вперед колонны – туда, где сумрак леса поглощал блеск стальных шлемов. Там в окружении охраны ехала тяжелая королевская карета. В ней в качестве трофея увозили из родного дома принцессу Селиту.
Девочка сидела в дальнем углу салона, словно загнанная собаками кошка. Матиуш присел на краешек дивана и осторожно прикрыл за собой дверь.
– Милая принцесса… – произнес Ардо.
Девочка даже не повернула в его сторону головы.
– Я пришел предупредить… Это – плохие новости, и вам нужно приготовиться. Нет-нет. Это не о ваших родственниках… – Принцесса вскинула на него испуганный взгляд, и Матиуш поторопился ее успокоить. – Я ничего об этом не знаю. Мы бежим из Капертаума. Бежим… Я о другом. Поверьте, я этого не хочу и не имею к этому никакого отношения… Отец хочет устроить нашу свадьбу немедленно. Прямо на ближайшем привале.
Селита вся немедленно вспыхнула, как сухая трава на ветру:
– Зачем это ему? Этого не будет!
– А как можно этого избежать?
– Я убью его. Обязательно… и тебя тоже. Как только ты попытаешься до меня дотронуться.
– Я не трону тебя, но прошу, девочка, смири на время свой нрав. Будь умнее. Пережди.
Селита замолчала и отвернулась к стене. По ее пунцовым щекам текли слезы. У Матиуша защемило в груди от жалости к ней, ему-то самому было почти все равно, кто станет леди Хеспенской, а для этой девочки рушились все ее мечты. Может быть, все же еще что-нибудь произойдет и отец изменит свое решение.
– Мне жаль… И я сочувствую вашей потере. Я встречал, принцесса, вашего брата. Барриона. Тогда я был пленником. Ваши медведи – Берны везли меня на суд в Капертаум, а ваш брат… он был добр ко мне. Когда он сам стал пленником, я хотел отплатить ему тем же. Мы говорили с ним. Мне действительно жаль…
Селита бросила на него короткий взгляд и опустила глаза. Матиушу показалось, что она впервые попыталась рассмотреть его. Он не знал, что принцесса уже давно была вполне уверена, что их свадьба неизбежна, и сейчас она вспоминала, как в точности звучали слова черного шептуна.
«…убегая, повстречаешь мужа, королева…»
Глава 33
Чарли
– Не! Колдун этот… ну, чародей – совсем даже не выдумка… Это люди правду говорят, не брешут. Ты слушай меня, малой, слушай. Я эти места с детства знаю. Все кругом излазил. Я ведь раньше в воинской части жил. У меня отец пилорамой там заведовал. Возле твоей Сосновки со стороны части есть такое место – «Капиталка» называется. Ты, видать, и не слышал, что это? Верно? Ты давай качай воздух. Качай, не останавливайся.
Кузнец перевернул клещами кусок металла в горне и подвинул его по колоснику – ближе к устью горнила. Сталь была хорошая, но именно поэтому никак не хотела на дровяных углях нагреваться до белого цвета – упрямо рдела алым.
– Дай-ка я… – Дядя Коля отстранил мальчишку в сторону и сам налег на ручку. В минуту пластина разогрелась до нужного колера.
– Зубило давай. Пошевеливайся!
Малой поставил в нужное место зубило. Арматуру он держал двумя руками. Кузнец ударил молотом, мальчик спешно переставил зубило дальше. Еще удар, еще. Заготовку отсекли. Тут же бросили в горнило, туда же последовала и вся пластина стали. Опять начали разогревать. Мальчишка старался изо всех сил, налегал на меха всем телом. Он знал, что это была его работа – бить молотом, направлять инструмент должен был мастер, но руки не могли долго поднимать эту железяку. Немели и сами опускались. Дядя Коля его жалел – не гнал. А ведь мог запросто взять из местных червинских пацанов себе помощника.
Еще через полчаса они вышли из кузни. Подышать. Дядя Коля был в хорошем расположении духа. Вытер потное лицо краем старой майки, достал махорку из кисета, принялся крутить козью ножку.
– Ну вот… Если ты захочешь найти этого волшебника, так я тебе уже все объяснил и еще повторить могу, хотя и не люблю ваших устьянских.
– Я не устьянский…
– Я когда такой, как ты был, от вашего пруда на подводе ехал. Подвода хорошая была, на резине. И солдатик хорошо ее разогнал по асфальту… Вдоль железки от переезда, знаешь? Мы хорохорились друг перед другом и ни за что не держались. Дураки малолетние. В общем, выскочил кто-то из местных бугаев на дорогу, и лошадь дернула. Мы все повзлетали в воздух. Я грохнулся плашмя всей спиной. Хорошо, что на обочину попал, а не на асфальт. Но не сразу опять задышал… Разучился на время. Легкие словно слиплись от удара… – Он показал ладошками. – Ладно. Хорошо, не угробился тогда.
– А вы ходили к волшебнику? – спросил малой.
Дядя Коля не сразу ответил. Попыхтел самокруткой, раскочегарил ее и выпустил в сторону тонкую струйку дыма. Он был человек деликатный.
– Ходил… – признался он. – После светопреставления. Все вокруг кудахтают: «Колдун, колдун! Всем помогает, денег не берет!» Ну, я тоже пошел. Хотя сначала не верил, да и страшно было… Смешно, да? Если не верил – чего страшно? Потому… знаешь, когда я еще мальцом был, такая байка ходила здесь – про бабу Еву. – Малой приготовился слушать. Кузнец любил поговорить про прошлое…
– Это еще в советское время было. Говорили, такая ведьма жила в Устьянском лесу… Где-то тоже там, за немецкими бункерами. Она даже в нашу часть приходила в магазин. Изредка… В «Землевоз». У части такой секретный позывной был… Там местным не продавали, только военным, а если дефицит… майонез там, горошек болгарский или еще чего, то и для них по спискам… Но хлеб или сахар продавали и деревенским. Этого добра не жалко.
Так вот, я уже говорил, баба Ева эта тоже в магазин наведывалась иногда за хлебом. И все ее страшно боялись. Ходили вокруг, глазели и шептались. Даже продавщица Жанна боялась тоже, хотя она никогда никого в жизнь не боялась. Наоборот – все ее. А здесь робела. А ну как ведьма сглаз наведет? А потом, говорят, баба Ева в лесу повесилась.
– Зачем?
