– Если мы мужчины и рыцари… – проговорил Баррион.
Небо перед его лицом вспыхнуло и распалось надвое. Дыхание у него перехватило, и слова застряли в горле. Над лесом, в точности над старой просекой торжественно поднимался бело-голубой столб. Прозрачное ночное небо свернулось белесым сиянием, как яичный белок. Вдруг из-за горизонта стали подниматься черные тугие тучи. На их фоне горящий столб сиял еще ярче. Зрелище было грандиозное и невероятное…
– Если это не ответ неба, – сказал Баррион, поворачиваясь к ошеломленным спутникам, – то я не знаю, что еще нас вернет на путь рыцарства.
…Собирались скоро. Уно Кутасов больше ничего не говорил, только молча смотрел темными глазами и чесал пятерней в черной бороде, пока слуги сворачивали бивуак. Подъехали старшина обоза Еремей Вохальд и старик Зиновий Лурия. Кутасов начал им шептать что-то, показывая на столб и на детей.
Баррион взобрался на коня и ждал, когда можно будет тронуться в путь. Он не знал, сколько времени будет продолжаться это небесное знамение. И, положа руку на сердце, вовсе не было уверенности, что оно относилось к ним, но старая просека была освещена, как днем. Этим нужно было воспользоваться. Как знать, может быть, им будет сопутствовать удача и к утру они вернутся на прежнюю дорогу на запад.
К нему подошел старик-купец Лурия. Руки он прятал в ночной плащ.
– Значит, дальше вы с нами не пойдете, благородный рыцарь? – спросил он.
– Мы прошли самый трудный участок. Завтра вы выйдете на открытую дорогу. Вас много, и никто не решится напасть на обоз.
– Так-то оно так, – мелко покивал старик. – Я, милорд, не о том… много я на своем веку видел людей с разными зверями и чудными созданиями на одежде и доспехах. Все они называли себя рыцарями. Ради славы и чести они готовы были рисковать своей шеей на шумных ристалищах. Могли сложить голову за один цветок дамы сердца. Меч поверженного врага для них был самой желанной наградой. Только не видел я еще, чтобы из-за сермяжных ребятишек они сворачивали со своего блестящего пути и лезли в трясину.
– Ну, значит, тебе, старик, не повезло, – холодно ответил Фюргарт.
Он помнил еще, что, если бы не удивительное событие на небе, он мог и сам миновать старую просеку. Детей, конечно, они бы не бросили. Пристроили куда-нибудь…
Баррион кивнул свободному всаднику Уго и дернул узду своего коня. Нагонят. Нужно было ехать… из-под острого взгляда старческих слезящихся глаз.
Как объяснил Уго Стерн, до Рыгалей было несколько часов пути. И дорога здесь была только одна. Если, конечно, всадники охоты не были бесплотными духами, способными передвигаться подобно туману над трясиной.
Детей посадили к себе на седла толстый Тевон и слуга Барриона Текс.
Мальчик, который ехал у Текса, тихо рассказывал ему о дикой охоте. Бард с интересом слушал крестьянского ребенка. Наклонялся к его светлой головке и задавал вопросы. Наверное, сделает потом из этого еще одну песню…
До Барриона долетали отдельные фразы.
– Мы хотели идти по дрыгве, мы легкие и не провалимся. Но ночью на болоте сидят рапухи. Если попадешься – высосут кровь. Всю до капельки, и будешь белый, как брюхо ужа, а то и помрешь…
– Рапухи?
– Страшные такие. Пучеглазые и рты большие. Ночью в деревню могут заползти, потому детям с вечерней зорькой нужно на полати идти, а на трясине рапух полно. Там их дом родной.
– А что про охоту… ты сказал, это были черные рыцари? У них были рисунки на одежде?
– Это Дикая Охота короля Витовда, – отвечал мальчик шепотом. – С ними ежели повстречаешься, то совсем пропал. Спасу от них нет, потому как они сами уже мертвые…
– Это старая легенда Северо-Западного края, – сказал Барриону Уго Стерн. – Королем Витовдом палещуки называют Барриона Окаянного.
– Далеко еще до Рыгалей? – спросил его Фюргарт.
Впереди черной стеной выплывал очередной поворот просеки. Сияние на небе становилось как будто слабее. Далеко на востоке за Одиноким Малышом была окрашены фиолетовой кляксой обширная область неба. Это было очень странное начало рассвета, и совсем не по времени.
– К утру будем. Я знал, что мы не сможем нагнать банду. Даже если у них был только час в запасе…
– А ты думаешь, это были разбойники?
– Кто-нибудь из местных сквайров шалит, милорд. Бедность, скука… Девчонку украли и лошадь увели. Не призраки же.
На рассвете фиолетовые кляксы на востоке и светящийся столб впереди угасли вместе со звездами. Дорогу и болото вокруг нее укутал густой, как кисель, ползущий туман.
К деревне они подъехали все еще погруженные в этот туман. Лошадь Барриона тонула в нем по брюхо. Впереди выплыли темная полоса тына, стог сена и хата с камышовой крышей. Перед тыном горел на палке пучок соломы, не в силах оранжевым пятном отодвинуть стену тумана.
Их встречала толпа крестьян. В руках у них были колья и вилы.
– Едут! Едут! – раздался возглас. – Крепче, други. Вместе. Покончим с охотой!
Утес поспешил вперед. Толпа крестьян отшатнулась назад, попятилась босыми ногами по пыльной улице. Очень страшен был этот огромный рыцарь на черном мохнатом коне.
– А-а-а, затопчет, ребята. Пропали мы!
– Заберет душу. Утащит в дрыгву!
– Не трусь! Сам пришел, айдук проклятый. Когда еще так свезет. Сейчас мы его подымем за ребра. Крепче держи вилы.
Утес выше поднял знамя с красным львом. Но и меч у него уже был в другой руке. Страшный и блестящий даже в этом неверном утреннем свете.
Уго Стерн с двуручным длинным мечом за спиной ехал следом.
– Дядя! Дядя! – закричал мальчишка с седла слуги Текса. – Это я – Вацусь! И Алелька здесь! Это добрые лыцари!
Толпа ахнула и изрыгнула из себя высокого тощего парня с соломенными волосами.
– Ты? Вацусь? – Крестьянин с сомнением всматривался в силуэт всадника.
Мальчишка извернулся ужом и соскользнул с лошади Текса. Тевон спустил на дорогу в пыль его позевывающую сестру. Со сна она ничего не понимала и пустыми глазами смотрела на мужиков с кольями. Брат дернул ее за руку и потащил к худому парню.
– Лыцари! – облегченно загудели крестьяне.
– Это Фюргарты! Это красный лев Фюргартов. Дурни, смотрите, на кого вы вилы подняли. Это лыцари Фюргартов.
Толпа расступилась. Вздохнула облегченно, хотя некоторые крестьяне и смотрели еще с прищуром на заезжих воинов. Ну, Фюргарты, и что?.. К чему они пожаловали? Вилы, правда, опустили зубьями долу.
Баррион в блестящей кирасе, поручах и поножах ехал сквозь толпу. Крестьяне смотрели на него, снимали с голов серые мягкие треухи.
– Вишь, конь хвост поднял. Роняет яблоки. Где ты, дура, видел, чтоб призраки оправлялись…
