– Да, госпожа. Я повинуюсь.
Биорк Ассандр протянул руку, помогая своей повелительнице спуститься со стола. Ведьма оперлась на нее, многообещающе улыбаясь принцессе.
Бедная девушка смотрела на приближающуюся к ней отвратительную ведьму с ужасом. Она осталась с этим чудовищем один на один. Даже ее герой, ее любимый – предал… В глазах Ингеборги осталось только отчаяние.
– Теперь держи ей плечи… – велела Гивьон.
– Постой мгновенье, госпожа, – сказал Биорк Ассандр. – Ты видишь, что в руке моей?
– Кинжал. Глупец! И все-таки ты ложный выбор сделал. Теперь умрешь бесславно. Сталь не может Гивьон ущерба нанести. Ты упустил свою великую награду…
Биорк Ассандр сделал быстрое движение и вонзил клинок в грудь ведьмы.
– Нет, это не кинжал… Кинжал пропал навек, остался в теле змея иль лежит на дне морском, а это… тень его!
– А-а-а! – страшно закричала обманутая идиза. Уже не прекрасная женщина, а умирающее чудовище билось в смертельных конвульсиях на каменных плитах.
Вылетели черные вихри из ведьмы, закрутили и завыли по древнему залу Свиглов. Лишились неприкаянные духи своего обиталища и спешили покинуть сраженное чудовище. Все померкло вокруг.
Тьма упала на глаза Ассандра и Ингеборги непроницаемым занавесом.
Глава 30
Альда
– Постарайтесь вернуться побыстрее, Луций, – попросила Альда.
– Ну вот – вы опять…
– Простите. Как там… Дядюшка Омар.
Альда подошла к окну и в очередной раз тревожно выглянула наружу. Из окна был виден краешек улицы с бакалейной лавкой на той стороне и половина двора. В глубине его возле дальней стены стояла рыжая лошадь. Она мотала головой, отгоняя слепней, и выдергивала из кормушки очередной клок сена. Конечно, дочь невозможно было уговорить не покидать двор.
– Вы точно видели Узону? – спросила королева.
– Сидела с мальчишками на углу, – подтвердил вице-канцлер. – Что за дитя! Клянусь неведомыми богами, я прошел бы мимо, в ней невозможно заподозрить принцессу в этих штанах и рубахе, хотя именно я принес их для вас, но она сама остановила меня и препротивным голосом стала изображать нахаленка… Представляете? Скачет вокруг меня мелким айдучонком, дергает за штаны и требует мзду за проход по ее улице. Сначала даже было смешно…
– Ее не узнают? Глаза прародительницы могут выдать ее…
– Она натянула картуз по самые уши и выглядывает из-под козырька этаким наглым пацаном. Да кто рискнет сунуться к ней… настоящий городской волчонок. Она вогнала меня в холодный пот, крикнула, почему я хожу с такой хмурой рожей. Может, я не рад тому, что Крепкое Братство навело порядок в городе? Может, я только и жду, когда секретарь Ахетон спустится с Королевского холма и расправится с народными защитниками? Что за идиотские шутки! У меня остановится сердце. Хорошо, что рядом не было дозорных.
– Я поговорю с ней, барон… простите, дядюшка. Вот только пусть объявится дома.
– Ладно, ладно… Это ничего. Не очень-то с ней. Она, наверное, винит меня в том, что случилось с ее отцом, и вообще… И может быть, вовсе не напрасно. Где были мои глаза, моя голова? Все агенты оказались бесполезны. Но кто мог подумать? Какой ужасный ералаш. Я даже готов был заподозрить во всех этих событиях вашу игру, ваше… дорогая Карина.
– А я – вашу…
– Вот видите? Ну ладно, ладно… я пошел. У меня безотлагательная встреча с нужным человеком. Стукну в дверь два раза. Как прежде… – сказал он и неуклюже вывалился за дверь.
Альда вздохнула. Блистательного вице-канцлера барона Луция Аорна и самого было невозможно узнать. Как все-таки меняет человека одежда. В этой купеческой двойной куртке, грубых шерстяных панталонах и длинноухой шапке желтой кожи былого всесильного вельможу не признала бы и собственная мать.
Альда закрыла за ним засов и опять пошла посмотреть в окно. Дочери она не увидела.
Обняв себя за плечи, королева зашагала по комнате. Она не знала, чем себя занять. Последние дни тянулись невозможно долго – в мучительном непрестанном ожидании, когда же опять появится Аорн с новой порцией новостей. И хороших новостей не было уже давно. Да и откуда им взяться?
То небесное грозное явление, которое ознаменовало собою все дальнейшие страшные события, все потери, часто являлось в ее памяти. Ей сейчас казалось, что это был пылающий палец самого творца, и он в своем гневе указывал тогда на них. На нее и Вильгельта…
«Бедный, бедный Вильгельт. Кто бы мог подумать, что ее муж, этот мягкий и уступчивый человек, который никогда и голоса ни на кого не повысит, окажется таким… как это сказать… отчаянным интриганом. Зачем ему было все это? Они так славно жили на своем Королевском холме. Гуляли по бесконечному парку вдоль Эльды… разговаривали о поэзии, смеялись на балах над застенчивостью дебютанток… Ах, бедный, бедный Вильгельт. Зачем ты все это затеял? И что бы тебе и дальше не возиться со своими растениями? Чем тебе так не угодили эти Сонетры? Они всегда были такими куртуазными подданными. А теперь Сонетры ведут ужасную войну против ее отца. Ходят страшные слухи, что они чуть ли не захватили Лехорд. Невозможно в это поверить!»
Она остановилась в недоумении. Что в ней сейчас говорило больше? Разве горечь от потери любимого супруга? Если быть честной с самой собой – скорее непроходящее удивление: какую яркую и неожиданную партию сыграл Вильгельт. К сожалению – проигрышную…
Все обернулось кошмаром. Какие бурные силы были выпущены на поверхность!
Эта сумасшедшая толпа, текущая через парк к стенам дворца. Небесный знак. Торжество Вильгельта на краю балкона и его лицо, изуродованное стрелой.
Она смутно помнила, что происходило в те первые минуты, часы… которые последовали за гибелью мужа. Ее куда-то вели… Люди вице-канцлера в треуголках были вокруг. Какие-то переходы… В памяти как вспышка опять возникла яркая картинка, когда они оказались в знакомой комнате свекрови. Она увидела раскуроченное трюмо, сдернутое с дивана покрывало, атласное белье… рассыпанные по красному ковру монеты. Она не успела даже испугаться, когда увидела королеву-мать, сидящую с открытым ртом в глубоком кресле. Ее опять уже куда-то влекли. Когда в сознании Альды оформилась мысль о том, что случилось со свекровью, она услышала звон стали. Где-то рядом.
Сколько все это продолжалось? Ведь не может быть, что ночь длилась так долго. Она смогла заплакать, только когда увидела рядом свою Узону. Это было в каком-то чулане? Принцесса уже тогда была переодета мальчиком. Что-то отпустило в груди при виде дочери. Какая-то пружина ослабла, и она смогла нормально дышать.
Наверное, это все и не нужно помнить. К чему?
Для чего ей помнить, как острая резь в животе заставила ее согнуться и упасть на колени. Как Луций с перекошенным лицом смотрел по сторонам и дергал ее за руку. Как Узона закрывала глаза ладошками… Но Альда была тогда как животное и прислушивалась только к себе. Она отползла к стене и поняла, что теряет ребенка. В тот момент это затмило все события, даже гибель Вильгельта. Она почувствовала, как по ее ногам побежала кровь, и закричала на вице-канцлера, чтобы он увел Узону.
