Первое, что он сделал — прорубил в заборе калитку, уже этим заработав себе начальный капитал уважения. Когда же выяснилось, что он любит историю сам и умеет заставить и других полюбить её, новый историк стал в школе очень популярной фигурой. Популярность его росла ещё и потому, что с ним можно было поболтать «за жизнь» и даже запросто зайти «на огонёк». Раньше я думал, что такие учителя только в книжках бывают… Нет, они у нас в школе хорошие, но… как бы вам сказать… у них у всех какие-то свои заботы. У тех, кто постарше — семьи. А те, кто помоложе, слишком уж помнят, что они — УЧИТЕЛЯ, а мы — УЧЕНИКИ. С такими, кстати, чаще всего, несмотря на их усилия и обращение соответствующее: в смысле — никто их всерьёз не принимает. А вот с Олегом Никитовичем такое не проходит. У нас вначале некоторые горе-остряки пытались его «обломать» или «довести», но как-то так получалось, что через пару минут и тройку фраз весь класс покатывался как раз над ними и они не знали, куда деваться от стыда.
У меня же с учителем был полный контакт как раз на почве истории. Кроме того, Олег Никитович умел хранить чужие тайны. Конечно, насчёт похода ему распространяться не стоит — он тут волей-неволей сообщит…
…Всё это я излагал Энтони, пока мы добирались по жаре до дома Олега Никитовича. Когда же я закончил заочное представление, то спросил с неподдельным интересом:
— А у вас учителя какие?
Энтони ответил не сразу, с запинкой:
— Понимаешь… я учусь в Виндзоре, в публичной школе. У нас преподают даже профессора из Оксфорда и Кембриджа. Но такого нет. Они — сами по себе, мы, ученики, сами по себе…
— А у вас до сих пор применяют телесные наказания? — вспомнил я то, что слышал и читал об английских школах.
— Ну да, — совершенно спокойно ответил англичанин.
— Вот чёрт! — вырвалось у меня. — И старшеклассники дедуют?
— Как? — не понял Энтони.
— Ну, в смысле, лупят младших, всё такое…
— Воспитывают, — уточнил Энтони равнодушно, это его, судя по всему, не трогало. — Человек должен уметь подчиняться, иначе в жизни ему придётся очень плохо. В школе всё делается ради нашей пользы. Если ребёнку дать слишком много свободы, он начинает себя считать центром мира. А потом приходит жизнь с разочарованиями и трагедиями — ну, когда выясняется, что он в этом мире вовсе не главный…
— И тебя били? — всё это никак не укладывалось у меня в голове.
— Редко. Отец меня приучил к дисциплине.
Мне захотелось спросить, колотит ли младших сам Энтони, но в голове возник куда более насущный вопрос:
— Вы ведь отдельно от девчонок учитесь?
— Угу, — судя по короткому ответу, эта статья школьных порядков у Энтони восторга не вызывала. У меня бы тоже не вызвала… Конечно, девчонки — существа совершенно нелогичные и во многом бестолковые, а в остальном — просто непонятные, но учиться с ними порознь?! Да ещё в закрытой школе?! Кошмар. Настоящий интерес девчонки начали у меня вызывать года два назад, не больше (до этого я их воспринимал, как недоразумение по всем статьям, а зачастую — помеху), но теперь и представить себе было трудно, что можно лишиться ежедневного общества этих существ, до такой степени не похожих на нас, парней. Я проникся к Энтони настоящей жалостью, хотя сейчас у меня не было девчонки. Ну, это история отдельная, трагическая и посторонним малоинтересная. А если и интересная — я не собираюсь ни перед кем выворачиваться наизнанку. Однако, сам я от любопытствования удержаться не смог:
— А ты уже целовался?
— Угу, — снова коротко ответил Энтони. Или этот поцелуй не оставил особо приятных воспоминаний, или англичанин, как и я, не хотел, чтобы в его личные переживания лезли руками без перчаток. Мне надо было заткнуться, а я задал ещё один вопрос — совершенно глупый:
— С кем, с девчонками?
Энтони несколько секунд смотрел на меня, как на чокнутого, потом ответил — как мне, дураку, и надо:
— Не с мальчишками же!.. Не этот двор?
Я споткнулся и искренне удивился:
— Ого! Как догадался?
— Элементарно, Ватсон, — вдруг улыбнулся Энтони. — Широкий вход. Вон та самая калитка. Вон ваша школа торчит. Всё сходится…
Двор у Олега Никитовича большой. У прежних хозяев там был сад. Вернее, он и сейчас есть, но наш историк ухаживать за ним то ли не умеет, то ли не желает — почему сад и превратился в подобие живых декораций к американскому фильму «Снайпер» — зелень без просвета, тропа, протоптанная вьеконговцами (учениками школы № 3 города Фирсанова). А за этой стеной зелени прячется особнячок Олега Никитовича. Если не знаешь к нему дороги — не найдёшь. Олег Никитович — то ли в шутку, то ли всерьёз — говорил, что такая обстановка ему в самый раз: можно прятаться от начальства, обманутых девиц и собственной памяти, в которой живут два года, проведённые в голой степи.
— Здесь только военные игры проводить, — удивлённо и одобрительно заметил Энтони. — Отличное местечка.
От слов «военные игры» повеяло «духом застоя» — обо всяких там «Зарницах» с пеной на губах распространялся наш биолог. Я хотел спросить, неужели в Виндзоре занимаются такими застойными вещами, но именно тут обнаружил, что дверь дома Олега Никитовича распахнута.
— Эй, он дома, — удивлённо бросил я, шагая быстрее, — наверное, заехал на пару дней… Нам повезло!
Если Олег Никитович и был дома, то время для визита мы выбрали не очень удачное — из дома слышались шум, смех и магнитофонный голос:
— Шагом марш в ногу! (Р-раз, раз!)
Шагом марш! (Эть, дв-а!)
— Гости, — разочарованно сказал я, остановившись у самого крыльца. Сказал негромко, но нас, наверное, заметили из окна — в сенях распахнулась дверь, шум стал громче и отчётливей, высокий белобрысый парень в полувоенном, выскочив на крыльцо, весело спросил:
— Вам чего, братва?
— Кто там, Ва-ад?! — завопил из глубин комнат девичий голос. Что-то неразборчиво ответили, послышались хохот и звуки борьбы.
— Олег Никитович дома? — деловито спросил я.
— Переэкзаменовка? — подмигнул белобрысый. Я сделал вид, что улыбаюсь — как будто эта шутка не наступает уже самой себе на бороду. — Оле-оле-оле-Олег! — проскандировал он тем временем через плечо. — Сейчас будет собственной персоной, готовьте дневники.
В спину ему отвесили тумака, вдёрнули внутрь, дверь захлопнулась, но мы даже удивиться не успели — она открылась вновь и на пороге возник наш историк. Тоже в полувоенном, но в домашних тапочках.
— Пойди, помоги Таньке на кухне! — рявкнул он через плечо и повернулся к нам. — Андрей? — он, похоже, удивился. — Здравствуй.
— Здрасьте, — кивнул я.
— Здравствуйте, — поздоровался и Энтони. Олег Никитович смерил его оценивающим взглядом и констатировал серьёзно:
— Не наш. Засланный.
