Мы шли мимо крыльца дома — ещё десяток шагов, и окажемся около речки, а там — лугом и вперёд… но дверь на крыльце вполне гостеприимно распахнулась, и ветхая бабуля остолбенело уставилась на две фигуры в камуфлированной форме, с рюкзаками за плечами, деловито движущиеся через её суверенную территорию. К счастью, бабуля и не подумала о защите своего суверенитета — пискнув, она несколько раз перекрестилась и замерла на крыльце.
Не прибавляя и не замедляя шага, ни слова не говоря, я медленно поднял палец к губам и так же медленно опустил его. Мы с Энтони прошли мимо крыльца, я открыл калитку, пропустил англичанина на улицу, запер за собой щеколду — и только отойдя к мосту через речку, за которым начинался луг, мы захохотали, держась за перила и глядя друг на друга.
— Нехорошо старушек пугать, — выговорил я наконец — и мы зашли снова. В свою очередь, Энтони спросил:
— За кого она нас приняла, интересно? — и мы опять заикали, потому что смеяться по-нормальному сил уже не было. Всё ещё фыркая и побулькивая, выбрались мы на луг и окончательно перестали веселиться только когда подошли к большому мосту около почты, по которому изредка проносились машины. Здесь остановились — поправить тяжёленькие, надо сказать, рюкзаки, прислушаться и осмотреться.
— Тихо у вас, — сказал Энтони, приглушив голос. — Как ТОГДА.
Я понял, о чём он говорит, и в душе согласился, но вслух поправил:
— Нет, тогда было ещё тише. А тут, где мы с тобой стоим, текла река…
— А сейчас — помойка, — проницательно заметил Энтони, глядя на свалку пустых пластиковых бутылок и пакетов с какой-то гадостью, раскинувшуюся около тропинки под ветвями ивы. — У вас же стоят контейнеры, так почему туда не складывают?
— Лень дойти, — настроение у меня испортилось окончательно. — Самое обидное знаешь что? Вот тут гадят те, кто у себя во дворах каждую бумажку подбирает. А сюда что — вали, раз не моё! Хуже завоевателей любых…
Я просунул большие пальцы рук под широкие, удобные лямки рюкзака и первым зашагал по крутой тропинке вверх, на дорогу.
…В поезд мы пролезли нелегально — не с перрона, а с обратной стороны, найдя незапертую дверь — и долго осматривались, прежде чем войти в вагон и сесть. К радости Энтони, вагон оказался с откидными мягкими сиденьями — у нас иногда цепляют один такой — и англичанин, впихнув рюкзак на цивилизованную багажную полку, со вздохом откинул сиденье на максимум и вытянул ноги под кресло напротив:
— Ух! Начинаем…
— И, похоже, без наших товарищей, — заметил я, плюхнувшись с ним рядом и тоже подальше откинув сиденье. — Господ крестоносцев просят предъявить билеты на проезд до Тамбова…
В душе я был согласен с Энтони. Сейчас ощущалось полное и приятное спокойствие — путешествие началось, теперь надо только придерживаться маршрута и не унывать. Интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем Сергеич, Витёк и их неизвестный подельник сообразят, что дом, за которым они следят — пуст, как найденная на помойке консервная банка? Даже если каким-то чудом уже сообразили — они в пролёте. Откуда им знать, куда мы направимся из Тамбова? Похоже, я зря так уж беспокоился…
Поезд мягко дёрнулся и покатил по рельсам, плавно набирая скорость. Проехал мимо вокзал легкомысленного розового цвета, пробежали столбики перрона… Всё. Едем.
— Сами мы люди не местные…
Я даже не оглянулся на эту запевку, надоевшую, как реклама. Жертвы всех мыслимых и немыслимых войн, несчастий и стихийных бедствий обращались с ней к пассажирам всех видов транспорта, на котором мне только доводилось ездить — ну, может быть, в самолётах их не было. Я — человек злой и недоверчивый не в меру (это мне так одна… один мой знакомый сказал), поэтому несчастных страдальцев я никогда не слушал и ничего им не подавал. Но на этот раз привычное начало сменилось мальчишеским голосом, звонко провозгласившим:
— Подайте нам на билет до Петропавловска-Камчатского!..
— …и обратно, — поддержал мужской голос.
— Не дайте нам с папашей умереть, не увидев Петропавловска-Камчатского! — вновь провозгласил мальчишеский голос.
Пассажиры начали смеяться. Я выглянул из-за сидений — мужика не увидел, он стоял в тамбуре, за открытой дверью, а мальчишка лет десяти, одетый в шорты, драные кроссовки на босу ногу и распахнутый армейский камуфляж, грязный и великоватый ему на десяток размеров, уже двигался по проходу, держа в руке… пробковый шлем, в котором блестела мелочь.
Когда он поравнялся со мной, я достал из кармана на рукаве первое, что подвернулось — десятирублёвую купюру — и бросил в шлем со словами:
— Повидай Петропавловск-Камчатский. Нужное дело.
ГЛАВА 12
Влево и вправо через поля уходила прямая, как стандартная школьная линейка, серая асфальтированная дорога. Недавно асфальтировали, а для кого — непонятно, в обе стороны на дороге было пусто, как летом в коридоре — тоже школьном. Посреди всего этого безобразия на обочине торчала будка, некогда раскрашенная в весёлый сине-белый цвет. На белом фоне художники прошлых лет изобразили молодую женщину со снопом в руках и широченной улыбкой, но за последнее время красочка облупилась, и женщина стала сильно напоминать прокажённую в последней стадии развития болезни. Голубой фон украшала алая надпись из баллончика с краской: «Лохи деревенские». Совершенно непонятно было, кого имел в виду автор — или никого не имел, а посидел, как мы, три часа в будке и начал изливать свои чувства на подвернувшиеся предметы.
Эта будка автобусной остановки была началом нашего пути. От неё предполагалось добраться на автобусе до ПГТ Княжево, а уж оттуда пешком чесать по линии на карте, попутно занимаясь необходимыми изысканиями. Да и само название — Княжево — наводило на определённые ассоциации. Но вместо изысканий мы сидели около будки на рюкзаках и мрачно рассматривали дорогу. Саму будку оккупировали пять бабок с кошёлками. По их виду они никуда не торопились и возможно даже проживали тут, а на нашу попытку присоединиться к ним и посидеть на скамеечке в тени реагировали ледяным молчанием и косыми взглядами. Когда мы перебазировались на рюкзаки, они вновь заговорили, но теперь все их разговоры вертелись вокруг проблем нынешней молодёжи и средств их решения, сводившихся к тому, что всё население страны в возрасте 10–17 лет необходимо отправить на строительство железнодорожной магистрали Салехард-Певек. В отношении более младших бабки милостиво сошлись на пожизненном заключении в спецшколах. Не знаю, как Энтони, а я бы сейчас согласился на вариант с Салехардом — лишь бы куда-то двигаться…
Кроме всего прочего, страшно хотелось пить. У нас были фляжки. Пустые. И много «Юпи»… в пакетиках. Я даже хотел рассказать анекдот про это — ну, правда, там «Инвайт» — но Энтони так посмотрел на меня, стоило открыть рот, что я счёл за лучшее промолчать.
По-моему, его тоже начала раздражать — не столько жажда, сколько невозможность двигаться. До Княжево было километров двадцать, по такой жаре на открытом месте мы протянули бы ноги раньше, чем прошагали половину пути. Куртки, и без того надетые на голое тело, мы давно сняли и приторочили к рюкзакам — теперь тихо обгорали, совершенно не волнуясь по этому поводу.
