Когда стрелка на моих часах показала ровно 6 (или 18.00, если быть точным), я решительно поднялся и, тронув Энтони за плечо, скомандовал:
— Вставай, пошли.
— Пешком? — он тут же встал — похоже, созрел. — Пошли.
Мы синхронно вскинули рюкзаки на плечи… и произошло то, чего я в глубине души ожидал. Убедившись в нашей решимости, на дороге из жаркого марева материализовался новенький бело-красный автобусик, наводивший на мысли о «скорой помощи».
— Сейчас бы ушли, — укоризненно посмотрел на меня Энтони. Я молча усмехнулся с чувством превосходства. Не объяснять же ему, что:
а.) у нас водила остановится хоть в чистом поле, не обязательно на остановке, только руку подними;
б.) не продемонстрируй мы Судьбе готовность шагать пешком — закон подлости работал бы до 10–11 часов вечера…
Бабульки уже погрузились в салон, прижали к себе кошёлки и теперь следили за тем, как грузимся с рюкзаками мы. На лицах у них было написано суровое недоверие и готовность своими силами разоружить преступников, буде у них в рюкзаках окажется оружие и они попытаются угнать автобус в Швецию. Кроме нас в салоне спал небритый джентльмен, занявший целое сиденье, да читал книгу «Как за полцены построить дачу» здоровенный мужик в тельнике.
Мы расположились в хвосте. Водила, высунувшись из-за перегородки, окинул салон взглядом из-под козырька бейсболки с неразличимой надписью и, достав откуда-то бутылку водки, предложил, обращаясь сразу ко всему салону:
— Ну чё, никто не хочет? — выдержал паузу, поболтал бутылку, сделал хороший глоток, хакнул нутром и, убирая тормоз, заключил: — Ну чё, смертнички — поехали?
— Это что — водка? — шепнул Энтони. Я пожал плечами, предпочитая особо не размышлять, что там у него. Зачем сразу предполагать худшее? Может, всего лишь самогон…
Пьяный или трезвый, но водила вёл свой аппарат здорово. Да и дорога в самом деле оказалась неожиданно хорошей и дальше — от плавной быстрой езды и жарищи нас разморило, и я даже не помню, как отключился… а когда проснулся — мы выруливали на небольшую пыльную площадь, где около почти строго кубического здания в ряд стояли полдесятка автобусов. Никакой надписи не имелось, и так было ясно, что автовокзал. Солнце стояло высоко, однако, площадь была пустынна, как и видневшаяся за ней улица.
— Княжево, — буркнул из своей будки водитель, — приехали. Расплачивайтесь.
Пассажиры потянулись на выход. Водитель, превратившийся в билетёра, небрежно отхватывал от закреплённой на проволочной петельке катушки зелёные талончики; Энтони, проходя мимо него, принюхался столь очевидно, что тот рассмеялся:
— Пробрало, пацан? Люблю пошутить… — он достал из-под сиденья бутылку и протянул нам. — Вода. Тёплая, зараза… Хуже тёплой водки.
Выбравшись на площадь, Энтони тут же устремился к украшавшему угол станции гнутому крану с вентилем, отвернул его и воткнулся под струю.
— Имидж — ничто. Жажда — всё, — прокомментировал я, тем не менее подставляя ладони с другой стороны.
Умывшись и напившись, мы прямо на месте начали решать проблему ночлега. Гостиницы тут, конечно, не было — это я знал точно. Был Дом Колхозника, сохранивший от прежних времён название и качество обслуживания. Энтони, поразмыслив, сказал, что, если это хуже фирсановской гостиницы, то он лучше заночует прямо на площади, благо, консервы есть. На это я возразил, что в таком случае нами может заинтересоваться местная милиция и угрожающе спросил:
— Ты Стивена Кинга читал, «Талисман»?
[6]
Энтони ответил, что читал, что ему не двенадцать лет и что первому, кто осмелится нарушить его суверенное право на отдых, он пустит пулю в лоб. Однако, я всё-таки склонил его пойти поискать ночлег в посёлке…
…Фирсанов, как я уже упоминал, город тихий и зелёный. Но Княжево мою малую родину в этом отношении переплюнуло. Мы тащились неимоверно длинной и — к счастью! — тенистой улицей вдоль палисадников, за которыми не было видно домов. Бабульки на лавках выглядели неприступными, как стены Иерусалима для настоящих крестоносцев. Больше живых существ не наблюдалось — даже детей и собак. Взрослые, наверное, смотрели дома телевизор, а дети и собаки в меру возможностей безобразничали на реке или пруде… пруду… короче, на берегах местного водоёма.
— На крайний случай — пойдём на окраину и разобьём палатку, — признал я своё поражение.
— Пошли сразу, — предложил Энтони.
— Так мы же и идём…
— Заночевать негде, что ли? — старческий, но вполне бодрый голос со стороны прервал наши невесёлые размышления.
…Михал Юрич — «не Лермонтов», как он сам признался — оказался сущим кладом. Может быть, в его действиях и была доля эгоизма — по его собственным словам, он начал тосковать по общению, едва вышел на пенсию с местных электросетей, где отработал сорок лет и общение его свелось к телевизору и «соблюдению вооружённого нейтралитета» с женой, как он говорил. Поэтому, пустив нас переночевать, он рассчитывал взять плату в виде беседы и очень обиделся, когда этот английский дикарь — Энтони — предложил ему деньги.
Поплескавшись во дворе у колодца, мы воспрянули духом и охотно, уже не чинясь, подсели к сковороде с тушёной капустой с мясом и грибами. Михал Юрич, одетый в очень комично на нём смотревшиеся джинсы и майку, присел тоже, но не есть, а говорить. Мы какое-то время опасались появления его жены и возможности быть втянутыми в вооружённый конфликт, но невысокая плотная бабуля появилась с ведром парного молока и без особых разговоров налила нам по кружке. Очевидно, конфликт имел какие-то неясные стороннему глазу причины.
Видя, что хозяин мастер поговорить, Энтони вставил вопрос о названии ПГТ — и к нашему огорчению выяснилось, что Михал Юрич ничего об этом не знает, потому что родился он не здесь, а краеведением никогда не интересовался. Энтони увял, но вступила супруга нашего хозяина:
— Это ж село было раньше. Княжево село. Мне мать-покойница говорила — сама-то я не застала того — что вроде село было брата царского, отсюда и название…
— А крепости тут никакой никогда не было? — осторожно поинтересовался Энтони. — Совсем давно?
— Откуда ж совсем давно, если село наше всего полтораста лет стоит? — спокойно ответила старушка. — Это ж выселки с Козьмино-Брода, есть тут такой город недалеко…
— Полтораста… — вздохнул Энтони. — Жаль.
— Они, мать, древности ищут, — пояснил Михал Юрич, — старую крепость княжью, ещё с монгольских времён.
— Лес тут тогда был, — пояснила старушка. — Тут и к северу — лес, а поюжнее — степь. Про старую крепость я не слыхала… А была бы — учёные небось раскопали б давно!
