— Погоди, там могут быть собаки, — остановил я Энтони, и мы какое-то время прислушивались — не раздастся ли лай и не появится ли парочка кавказцев или московских сторожевых. По идее, наше приближение они должны были учуять за пару километров — но из ворот никто не выскакивал, не раздавалось ни звука, и Энтони, передёрнув плечами, первым зашагал к ним.
И остановился, словно увидев нечто крайне удивительное. Я поспешил за ним — и застыл в воротах тоже.
Обширный двор зарос травой, тропинка к высокому крыльцу была еле видна. Около крыльца лежала лопата с проржавевшим полотном. А самое главное — ни в одном из видимых от ворот окон большого дома не было видно ни единого стекла, отчего он казался особенно заброшенным.
— Чертовщина, — вырвалось у меня, и краем глаза я заметил, что в руке у Энтони — пистолет. Подумав, я достал из бокового кармана рюкзака, предназначенного для складного спиннинга, обрез и положил его стволом на левую ладонь. Сколько в этом было от игры — не знаю, дом выглядел пугающе. Как в фильме ужасов, где вот такие заброшенные дома пристанищем чего только не оказывались…
Энтони, похоже, мыслил рациональней меня, потому что негромко сказал:
— Его могли убить… Бандиты какие-нибудь — помнишь, нам сказали, что убили туристов?
— Посмотрим, — не спросил, а предложил я, понимая, что уйти отсюда, ничего не выяснив — невозможно. Англичанин кивнул и приказал:
— Я сейчас перебегу к крыльцу. Прикрой.
— Хватит дурака валять, — сердито ответил я. — торчим в воротах; если бы внутри кто-то был и хотел нас убить — пальнул бы картечью. И сразу обоих. Согласен?
Лицо Энтони стало немного смущённым, он кивнул:
— Согласен… Пошли.
Мы прошли по тропинке и, стараясь всё-таки ступать потише, взошли на крыльцо. Энтони поднял руку, собираясь постучать, но я поинтересовался:
— И что ты скажешь? Пустите доброго человека, а не то он выломает дверь? — и просто толкнул дверь носком ботинка.
Она открылась. И мужской голос изнутри спросил хрипло:
— Хто тама?…
…Стол пришлось накрывать из наших запасов — у Степана Александровича имелись в заначке бутылка водки, полчетверти самогона и кучка проросшей картошки. Тем не менее, лесник отчаянно сопротивлялся нашим попыткам задержаться у него на ночь, чуть ли не силой пытаясь выставить нас за двери и аргументируя такое негостеприимство заботой о нашей безопасности. Добиться от него хоть какого-то толку я лично вообще отчаялся, так как мне с первых минут знакомства стало ясно — этот крепкий, хотя и немолодой мужик в тренировочном костюме пьян уже очень-очень долгое время. Дома у него воняло перекисшей брагой, подгнившими продуктами, по полу и на столе валялись, перемешавшись, пробки, носки, картофельная кожура, детали селёдочных скелетов, разнокалиберные пустые бутылки, купюры разного достоинства, патроны, дробь и крестики. А в углу стояло отличное ИЖ-81 «Фокстерьер» 12-го калибра — мне не улыбалось проснуться с жаканом в башке. Но Энтони «заело» — и английское упрямство победило упрямство лесника. Наверное, если судить из дальнейшего, ему просто было страшно оставаться одному, поэтому он позволил себя уговорить.
В чёрные проёмы окон лезла ночная темнота. Поддувало. Мы сидели около стола, поставив босые ноги на спальные мешки, ели суп из тушёнки и гречневой каши, сваренный на костерке во дворе, старательно не замечали радушно наполненных для нас стаканов самогона и внимательно слушали излияния лесника — он сидел на продавленной, очень несвежей кровати и открывал нам душу…
…История злоключений в изложении Степана Александровича выглядела в самом деле душераздирающе. Три месяца назад он лишился своей жены, с которой до этого сорок лет жил — лучше не надо. (Тут, задумавшись, лесник добавил: «Можеть, и не надо было…») По словам Степана Александровича («Дядя Стёпа, — как он нам представился, — читали про мента?»), он для покойной был просто ангелом божиим и кротко сносил все издевательства, которым на протяжении почти полувека подвергала его жена. (Это и называлось — «душа в душу»!) Издевательства были разноплановые и изощрённые: от простого «отъёма получки в спящем виде» до «нанесения избиения посредствием полена». Дядя Стёпа упирал на то, что вынести всё это мог только он с его голубиной кротостью. Наконец, как уже было сказано, три месяца назад этот «Берия в юбке» сошёл в могилу — очевидно, «задохшись по злобе, что я её изгаляния оставляю в равнодушном презрении». Дядя Стёпа, который, как уже было сказано, жену любил несмотря ни на что, в смятении чувств принялся за самолечение водкой на зверобое — исключительно для успокоения расшатанных нервов, конечно. Очевидно, нервы у лесника были расшатаны сильно, потому что лечился он неделю.
К концу лечения ему впервые явился баран.
По словам дяди Стёпы, баран с самого начала повёл себя напористо, нагло и вызывающе, явно набиваясь в компанию. Он всунул голову в открытое окно перед столом, за которым лечился лесник, и мерзко заблеял. Дядя Стёпа лечение в пьянку превращать не желал, в компании не нуждался и спихнул барана наружу. Тот исчез — но лишь затем, чтобы появиться в другом окне. Оно было закрыто, и баран стал биться лбом в стекло, крича что-то с явной угрозой и вроде бы даже членораздельно. Дядя Стёпа, не желая терпеть агрессора, кинул в него поленом. Баран пропал — однако на следующий день появился уже в другом окне… С тех пор он появлялся регулярно в течение недели, хотя и исчезал, стоило поленом разбить окно, в которое он заглядывал. Путём несложных логических умозаключений лесник пришёл к выводу, что в уже разбитых окнах баран по каким-то своим соображениям не появляется. Полный решимости дать отпор врагу, дядя Стёпа заранее переколотил три или четыре уцелевших в доме после визитов барана окна и не без злорадства сел за стол, предвкушая растерянность и бессильный гнев незваного гостя. И точно — баран не появлялся сутки или даже двое. Дядя Стёпа спокойно лечился, заодно празднуя победу — но тут баран вернулся. Поняв, очевидно, что его в компанию брать не хотят, он перешёл к открытой агрессии, «от неуклонности моей и бессильности евойной всё дюжее вспаляясь». Теперь он появлялся, где хотел и, что самое главное, разговаривал с лесником голосом покойной жены, «хулы на меня возводя даже и матерно». Не желая обострять конфликт, лесник помалкивал, но тут баран уронил на него рубель
[9] с печки. Рубель попал по голове страдальца — «и в ей быдто контакту щёлкнуло!» Дядя Стёпа отчётливо понял, что баран никакой не баран, а и есть его покойница-жена, явившаяся с того света, чтобы из зависти извести мужа до конца. До лесника дошла вся страшная правда — сорок лет назад он женился на ведьме. «Отсель и вся ейная зависть. Кажный, знамо дело, понимает, что который непьюшший и добёр, тот для нечисти первейший враг и есть!»
Лесник, однако, и тут не убоялся — решил дать врагу отпор по всей науке.
