Укладываясь около догорающего костра, я обратил внимание, как здорово устроен лагерь — почти с комфортом, нигде ничего не валяется, нет замусоренных, загаженных кустов. Энтони тоже одобрительно посматривал вокруг и благосклонно высказал одобрение Кольке, который задержался у костра. Наш знакомый по спаррингу пожал плечами и с серьёзной миной ответил:
— Уходя из леса, всегда необходимо закапывать все бутылки, банки и всё, что осталось от человека… Нас так учат и, по-моему, это правильно. А в такую сушь, как в это лето, нужно быть вдвойне осторожными. Вы лесной пожар видели? — он задумался и признался: — Я один раз видел. Мы с пацанами сами его устроили и еле от него сбежали — реку пришлось переплывать!
Он ушёл в палатку, и лагерь практически затих, только в девчоночьей — большой — палатке тихо перешёптывались и что-то шуршало: похоже, по кругу ходила плитка шоколада. Часовой отошёл от костра и растворился в темноте. Мы лежали возле углей костра, над которыми танцевали синие и рыжие султанчики пламени — лежали голова к голове и смотрели в небо, отчего у меня постепенно возникало чувство, что то ли я плавно поднимаюсь вверх, то ли небо неспешно и ровно опускается на меня со всеми созвездиями — необычайно яркими, крупными, словно… да, словно по тёмно-синей ткани вышили узоры бриллиантами… Нет, не только бриллиантами — я начал различать среди звёзд зеленоватые… голубые…
— Я знаешь о чём подумал? — негромко спросил Энтони, но я вздрогнул — задремал незаметно, чуть ли не с открытыми глазами. — Вот мы говорим: сто лет назад — много. И триста — много, семьсот — вообще непредставимая давность… А ведь звёзды — они и тогда такими были. Ничуть не изменились. Для нас — эпоха, а для них — ничего. Понимаешь, небо — оно такое же было над той крепостью в ту зиму, Эндрю. Обидно…
— Обидно? — удивлённо спросил я.
— Да, обидно, — неожиданно горячо сказал Энтони. — Что же выходит — мы строим, ненавидим, любим, воюем, умираем, дружим, мечтаем — а звёздам всё равно! Они так далеко, что все наши проблемы для их вечности — ерунда, мышиная возня какая-то на захолустной планетке… А это неправильно. Мы — люди! Когда-нибудь мы и до этих звёзд доберёмся… — и вдруг продолжал потускневшим голосом: — Или не доберёмся. Так и будем делать всё новые и новые телевизоры с суперплоскими экранами… вместо звездолётов…
— Ты о чём? — осторожно поинтересовался я.
— Так… Эндрю, тебе не кажется, что люди разучились мечтать? Что они стараются побольше развлекаться и поменьше делать… а открывать новое — сидя у телеэкрана?
— Я про это никогда не думал, — честно сказал я. — Я-то очень люблю мечтать!
— Я тоже, — признался Энтони. — А то, что я сказал, говорит отец. И мне часто кажется, что он прав…Знаешь, а ведь те двое скотов ни за что не поверят, что я ищу не клад, Эндрю. А если их в этом как-то убедить — решат, что я сумасшедший.
— Да ты и правда сумасшедший, — серьёзно сказал я. — Сам подумай: припёрся в Россию искать Святой Грааль и останки своего предка, погибшего семь веков назад!
— И правда, — уже весело согласился Энтони, — сумасшедший. Только почему же ты тогда пошёл со мной?
— Дурак дурака видит издалека, — буркнул я. — Давай-ка спать, милорд, нам завтра шагать весь день!
— Гуд найт эврибоди, гуд найт
[11] — дурачась, пропел Энтони и с шумом повернулся в своём спальнике.
ГЛАВА 18
Тёмно-зелёный УАЗик с верхом из пыльного серого брезента лихо остановился метрах в десяти впереди нас, подняв с лесной дороги бурое облако, похожее на дымовую завесу. Из его глубин молодой голос прокричал:
— Куда шагаем, пацаны?!
Пыль осела (в том числе и на крышу, добавив там ещё один слой), и мы с Энтони увидели стоящего около распахнутой дверцы молодого плечистого мужика в выгоревшем камуфляже и надетой набекрень фуражке лесничего. Он внимательно рассматривал нас — но вполне дружелюбно.
— В Тудыновку, — ответил я. — Продуктов надо купить, — и подкинул на плече похудевший рюкзак.
— Садитесь, — ткнул рукой в салон мужик, — подброшу до места… Рюкзаки давайте назад.
Он открыл маленькую грузовую дверцу в заднем борту, мы запихали свои вещи туда и двинулись на посадку, но разом остановились — на переднем сиденье рядом с водительским местом спокойно восседала огромная немецкая овчарка. Когда мы распахнули задние дверцы с обеих сторон, намереваясь лихо вскочить внутрь, собака повернула серо-чёрную голову и посмотрела на нас типично собачьим взглядом — печальным, загадочным и немного жутковатым.
У нас тут же пропало желание садиться в УАЗик. Но водитель, небрежно бросив фуражку рядом с собой, без насмешки сказал, захлопывая дверцу:
— Садитесь, всё нормально. Не тронет… Хлопните покрепче, а то не закроется.
Собака отвернулась и вывесила язык — в машине, конечно, было ещё жарче, чем на улице. А я увидел, что между передними сиденьями в чехле закреплён похожий на пулемёт громоздкий самозарядный «Вепрь-308-Супер».
Из уважения к собаке двери мы всё-таки прикрыли очень тихо — и УАЗик ринулся по лесной дороге, оставляя позади шлейф пыли. Водитель ругнулся, включил на лобовом стекле маленький вентилятор и пробормотал:
— Ну и лето… Туристы, пацаны?
— Да, туристы, — я не стал уточнять, что нас всего двое и что мы движемся по лесам без взрослых.
— Местные? Что-то не помню вас.
— Нет, я — из Фирсанова, а он, — я кивнул на Энтони, — из Санкт-Петербурга.
— А… У меня в армии друган был из Питера… Куда идёте, если не секрет?
— А если секрет? — спросил Энтони без особого дружелюбия. — Вам, конечно, спасибо, что вы нас подвозите, но мы не знаем, кто вы такой, что вам нужно…
Я толкнул его локтем в бок, но водитель не обиделся — молча достал из «бардачка» удостоверение и, не оглядываясь, раскрыл его перед нами:
— Правильно рассуждаете вообще-то, — добродушно одобрил он. — Семён Семёнович Горбунков, лесничий. Из Тудыновского управления как раз.
— Как-как? — спросил я, мельком посмотрев на удостоверение. — Семён…
— Точно-точно, — засмеялся Семён Семёнович, убирая документ. — Как в «Бриллиантовой руке», повезло, скажи?… Ну так куда вы?
— На север идём. Может, до самого Моршанска, как выйдёт, — сообщил я, проникаясь окончательным доверием к человеку, которого так зовут и у которого есть такие «пушка» и собака.
— На север… — Семён Семёнович словно бы о чём-то задумался, крутя баранку — дорога извивалась, как припадочный червяк. Пришёл к какому-то решению и кивнул: — На север шагайте. Но! — он повернул лицо к нам, ухитряясь одновременно вписываться во все повороты. — Вам говорю, потому что руководителя вашего не вижу… — я внутренне подобрался, — а вы передайте. С огнём осторожней. Иначе найду и головы поотрываю. Сами видите, пацаны, какая погодка — не до смеха! «Раз, два, три — ёлочка, гори!» Вроде бы обыкновенная детская шалость — а триста гектар строевого леса — как корова языком… — он покрутил головой, явно что-то вспоминая, потом спросил: — Оружие есть?
