— Спасибо, — поспешил сказать я. — И слушай — честное слово, мы не преступники, не вражеские разведчики и даже не переодетые инопланетяне. Мы делаем хорошее дело, а кое-кто старается нам помешать. Веришь?
— Верю, — кивнул он. Не знаю, искренне ли. Я деловито уточнил:
— Ты просто так предупредил… или тоже рассчитывал на вознаграждение?
— Ни на что я не рассчитывал, — обиженно сказал он, всё ещё поглядывая подозрительно. — Просто решил — предупрежу, мне тот кадр офигеть как не понравился… если встречу, конечно… Слушай, — спросил он с внезапным острым любопытством, — а какое дело вы делаете?
— Ищем Святой Грааль, — ничем не рискуя, ответил я и оставил парня в полном недоумении, выйдя из кустов.
Если он даже знает, что такое Святой Грааль и поверит, что мы его ищем — решит, что за нами просто охотятся санитары из психушки.
Что тут ещё может подумать нормальный человек? Скажите мне?
ГЛАВА 20
— Неужели они подцепили где-то бывшего офицера спецслужб?
Вопрос Энтони был риторическим, так сказать. Мы сами так и не видели таинственного этого «третьего» — мало ли каким он показался деревенскому мальчишке? Может, у него и правда внимательный взгляд — а может, просто боялся лишний раз глазами поворочать после вчерашнего? Так я и выдал Энтони, добавив, что нечего тут гадать. Главное, нам известно, что все трое преследователей — в селе и никто не следит за нами в лесу. А это уже плюс. Энтони, подумав, со мной согласился.
Ещё не успев снова разогреться после купания, мы бодро зашагали лесной чащей — настоящей чащей, к которой уже порядком попривыкли за последнее время. Вообще-то, поднажав, мы могли к темноте добраться до Татариново, но решили не спешить, заночевать в лесу, а в деревню явиться утром, выспавшись и подготовившись к свершениям.
— Слушай, а какая вообще разница между «селом» и «деревней»? — вдруг спросил Энтони, на ходу хлопнув ладонью по стволу здоровенного дуба. — В размерах, что ли?
— Не, — я покачал головой, со злорадством следя за потугами комаров прорваться к нам. — Просто «селом» раньше называли небольшой населённый пункт, в котором есть своя церковь. А в деревне её не было. Вот и вся разница.
Мы прошли горелый участок леса — обглоданные огнём чёрные стволы высились тут и там, а между ними всё заросло американским клёном, вездесущим и поганым, как… как комары. Не дерево, а паразит — начисто забивает любое освободившееся место! Дальше опять начиналось чернолесье — такое густое и бессолнечное, что мы невольно замедлили шаги, рассматривая тени между древесных стволов, глубже сливавшиеся в одну сплошную стену синеватого сумрака — и это в солнечный, жаркий до одурения день!
— Шервудский лес, — сказал Энтони. — Теперь я понимаю, почему русские так любят партизанить. При таких-то лесах…
— Анекдот хочешь? — спросил я, подтягивая лямки рюкзака. — Идёт съезд «зелёных» в Москве. Председатель съезда объявляет: «Слово предоставляется заслуженному партизану батьке Лешему!» Из зала орут: «Не надо! Зачем нам партизан?!» — а председатель успокаивает: — «Мужики, да он о проблеме сохранности лесов говорить будет!» «А, ну тогда давай, пусть говорит…» Ну, поднимается на трибуну старый дедок и говорит в микрофон: «Молодёжь! Вы это — берегите леса! Они нам ещё понадобятся!»
Энтони посмеялся и спросил:
— Трусишь?
— Есть немного, — не удивляясь, ответил я. — Только я не тех козлов боюсь.
— Я тоже, — признался Энтони, но не стал вдаваться в подробности. Промолчал и я — как тут объяснишь, что мне вдруг показалось: лес рассматривает нас угрюмо и оценивающе, словно прикидывает, кто мы такие и разрешать ли ещё нам бродить по его чащобам?… Словом, это был НЕ ТАКОЙ лес, каким мы шли последнее время. ЭТОТ лес жил какой-то своей — древней и настороженной к человеку — жизнью… Наверное, в его чаще прятались деревья, помнившие не то что монголов, но и времена, когда сюда ещё вообще не пришли люди!
— Интересно, лешие едят консервы? — тихо спросил я.
— За последние двести лет должны были научиться, — так же тихо ответил Энтони. — Пойдём, что ли?
— Погоди, — я достал из кармана камуфляжа «твикс», купленный в Тудыновке и, покосившись на Энтони, сказал: — Э… это от нас двоих. Тут две штучки.
С этими словами я аккуратно положил шоколадку, надорвав упаковку, на развилку молодого сучка и первым, не оглядываясь, пошёл в чащу, готовясь резко оборвать Энтони, если он начнёт шутить. Но англичанин молча топал сзади под чуть заметный уклон и заговорил только тогда, когда под ногами зачавкало, и мы оказались в заболоченной низинке — ручей не ручей, а просто мокрое место под нашими «гриндерсами».
— Не помню на карте этого ручейка…
— Может, его там и нет, — сердито ответил я.
— Как нет?… — начал Энтони, но я его прервал:
— А вот так — нет! Надоел ты со своей картой — думаешь, на ней всё есть, что в России имеется?! У немцев в своё время тоже классные карты были — а сколько их с этими картами пропало по лесам?! Без следов!
— Это уже мистика, — без особой уверенности заметил Энтони, но насчёт карты больше не вспоминал.
Мокрое место в самом деле превратилось в настоящий ручей, взявшийся словно бы ниоткуда, а чуть подальше в него вливалась струйка из небольшого, аккуратно выложенного камнем, родничка. Рядом стояла алюминиевая кружка. Мы напились озверенно холодной, вкусной воды и поменяли её во фляжках. Несмотря на таинственность здешнего леса, его комары тоже отступали перед таинственной силой гвоздичного масла, и мы немного постояли около родничка, прислушиваясь, пока мимо нас не протопал кабан — верхом низинки, мы видели только щетинистую спину, да слышали мерный топот, потрескиванье и по-хрюкиванье, словно кабан сам с собой о чём-то разговаривал на ходу. Когда он удалился, мы выбрались наверх и тоже начали удаляться — в другую сторону с удвоенной скоростью. Когда отдышались, Энтони поделился со мной своими соображениями:
— Сколько шли — такого ни разу не видели. Наверное, достаточно немного посидеть тихо — и увидишь немало интересного.
— «Если в лесу сидеть тихо-тихо», — вспомнил я. — Есть такая детская книжка, так там нарисовано, что можно увидеть в лесу, если не шуметь… Интересно, я из своего обреза мог бы его завалить?
— Догони и попробуй, — предложил Энтони. — Только меня с собой не зови, мне другое интересно — как это наши предки на них с копьём ходили?
— Да-а… — протянул я, и мы на какое-то время преисполнились молчаливого уважения к нашим предкам. Каждый, конечно, к своим…
А я вдруг подумал, что очень хотел бы узнать, кем был мой предок — в смысле, мой предок во времена монгольского нашествия? Частичка чьей крови во мне, Андрее Лобанове? Дружинником был? Крестьянином? Горожанином — торговцем или мастеровым?… Хорошо Энтони — он-то точно знает, кто были его предки… А я… Может, он жил в этом лесу, может, мы сейчас идём по тем же самым местам, какими ходил на зверя он? С копьём — с рогатиной… которая вовсе не «рогатое» копьё, как почти все думают. Олег Никитович показывал нам рисунки — такое оружие со здоровенным наконечником, похожим на широкий короткий меч. Наше, русское изобретение. С перекладинкой под наконечником — на зверя, чтобы не дорвался до охотника, протащив копьё через себя. Без перекладинки — тоже на зверя, но более опасного, хотя и менее выносливого. На врага-человека. Рогатина и топор — оружие ополченцев Руси… А если был мой предок дружинником — наверное, не ходил через этот лес, а ездил, да и охотился только чтобы поразвлечься, а главным его оружием был меч — не очень длинный, в руку, с глубокой выборкой посредине, с массивной рукоятью… Вот бы подержать в руке!!!
